Твоя жестокая любовь. Юлия Гауф

так, что ни пошевелиться, ни вздохнуть.

      – Отменяй. И пусть это будет на твоей совести! Если она есть!

      – Бешеная сучка, – прошипел он, уперся кулаками в стену, по обеим сторонам от меня. Зажал в капкан, а я от ужаса задыхаюсь. – Ты меня достала! Так не терпится, чтобы я тебя полапал? К этому привыкла, да? Так мне не жалко.

      Краткий миг головокружения, наполненного ненавистью и гневом, и я чувствую не пустоту, а его руки на моей коже.

      И медленно умираю.

      – Влад, не нужно, я… я не то имела…

      – Поздно, – отрезал он, и я пожалела, что не додумалась держать язык за зубами, и не унесла отсюда ноги. – Ты такая дура. Вздумала играть со мной?

      Его сильные руки клеймят меня, сжимают талию, и мне дико страшно от того, что Влад задумал. Но эта черная ночь, эта черная близость ненавистного, по сути, человека – они что-то делают со мной. И я не пытаюсь вырваться.

      – Так тяжело дышишь, – прошептал, обжигая дыханием мою щеку. – Боишься? Правильно, Вера.

      – Пожалуйста, отойди, не трогай меня.

      – Ты ведь сама хотела. Просила, скандалила, – Влад как в бреду, он настоящий маньяк, который поймал свою жертву, и мучает медленной пыткой, что страшнее смерти. – Мне надоело тебе отказывать. И себе.

      Поддел длинную футболку, заставляя ее задраться, и теперь все по-честному, без иллюзий, без слабой защиты ткани. Всхлипываю, наслаждаясь и страдая от болезненно-острых прикосновений его шершавых ладоней к моему животу, и, наконец…

      – Нет, – выдохнула, и сжала ноги от прострелившего меня насквозь проклятого наслаждения.

      – Да, – задыхается Влад, заставляет меня поднять безвольные руки, и снимает с меня футболку.

      Пытаюсь прикрыть грудь руками, но он легко ломает сопротивление, отводит мои ладони, словно я не имею права к себе прикасаться, и, как зачарованный, снова оглаживает набухшие соски. Зажимает их между пальцами, трет, уничтожает и меня, и себя.