Твоя жестокая любовь. Юлия Гауф

мама. Я Вера, – впервые за всю жизнь поправила я ее.

      – Вера? Верочка, ты пришла. Как ты, детка, не болеешь?

      Сердце забилось быстрее от дикой радости, что мама узнала, и от шока – никогда она меня Верой не называла. Вернее, называла лишь когда я с Никой дружила, и в детском доме, в который приезжала, присматриваясь ко мне.

      А потом я стала Никой, на которую привыкла откликаться, но внутри, про себя, я всегда помнила, кто я, хотя и уверена была, что мама забыла.

      Нет. Она помнит. И улыбнулась мне, слегка приоткрыв глаза – почти ясные, дающие надежду, что поправится, и домой вернется.

      – Не болею, мам. Мне лучше, намного лучше, смотри, как я поправилась. Того и гляди стану толстушкой, – ответила я и смеясь, и плача.

      – Витамины… не пей их больше – те, что я давала тебе. Не пей, Вера!

      – Что?

      – Витамины, – повторила мама. – Больше не принимай их, поняла?

      Сглотнула тяжело, и кивнула. В душе тягучее разочарование разливается – все же, мама не в себе, раз про эти витамины, которыми пичкала меня, заговорила. Только раньше слова ее другими были: что без них мне не справиться, а сейчас… сейчас она снова бредит.

      – Обещай!

      – Обещаю, мама. Не буду их принимать, – тихо ответила я, и решила рискнуть: – Мам, Влад вернулся. Ты помнишь его? Он лечение оплатил, тебя скоро в Израиль отправят, только я не смогу с тобой полететь, не получается… долгая история. Но главное, что тебе обязательно помогут! Врачи наши с тобой полетят, сиделки, а затем ты домой вернешься. Слышишь, мам?

      Выпалила все это горячо, всю душу вкладывая в каждую фразу. В каждое слово и букву. Наполнила верой, что так все и будет, ведь говорят же, что слова силу имеют, так пусть хоть раз и мои слова станут пророческими. Ну хоть раз в жизни!

      – Влад?

      – Да, мам, Влад. Он вернулся, и он оплатил перелет, операции и лечение. Только, – замялась, понимая, что придется солгать, – Влад пока не может тебя навестить, он… он наездами в городе, по области ездит. Но он обязательно придет…

      – НЕТ! – мама напрягла шею, пытаясь поднять голову с низкой, почти плоской подушки, но не справилась с этой задачей. – Нет, Вера, пусть не приходит. И, милая, не верь ему. Что бы он не говорил тебе – не верь. Гнилое семя, он как мой отец, весь в него пошел. Такой же… не пускай его ко мне, и, главное, не верь ему! Обещай…

      – Мама, мамочка, – я наклонилась над кроватью, обхватила хрупкие мамины плечи, ощутив ее дрожь, и не понимала, что делать – звать на помощь? – Мам, успокойся, я обещаю. Все, что угодно обещаю. Никакого Влада здесь не будет, все хорошо, слышишь?

      – Влад – он лжец! Каждое слово – обман, запомни это. Лучше бы у меня случился выкидыш, лучше бы я аборт сделала, – бормочет мама, и мне подло хочется, чтобы она замолчала, чтобы перестала произносить эти ужасные слова. – Лучше бы у меня была только Ника.

      Она не в себе, она бредит, и я не должна злиться. Это ведь как сердиться на крик роженицы, которая