Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки. Илья Ильф

день брилось,

      играло в теннис,

      вылетало со двора на рыжем, дорогом автомобиле,

      и боль-ше

      ни-че-го!

      Розы погасли на щеке Танькина.

      О драках и штрафах не могло быть речи.

      Когда вставало солнце и когда вставала луна, они находили на лице Аполлончика одну и ту же черту невыносимой тоски.

      Проклятые иностранцы вели себя, как ангелы в тюрьме, как испорченный примус.

      Не гудели, не нарушали, ничего не переступали, были скучны и по горло набиты отвратительной добропорядочностью.

      Рука, бессмертная рука в зеленых кантах, рука, не устававшая писать и махать, бессильно повисла у кушака.

      Погода была самая благоприятная для скандалов, для езды с недозволенной быстротой, для пылкого, наконец, слишком громкого пения, которое на худой конец тоже можно оштрафовать, но они даже не пели.

      Долгие, вдохновенные ночи оглашались воплями.

      Но то были вопли в соседних переулках.

      Эти вопли усмирял не Танькин. Нет, их усмиряли другие.

      Аполлончик засыхал.

      Волнующие картины буйственной Трубы толкались и плавали у него перед глазами.

      Рука поднялась, но снова упала.

      Нет, это был только тихий, семейный Текстильный.

      Безусловно, где‐то очень близко затеялась прекрасная вертящаяся драка.

      Аполлончик сделал несколько шагов.

      Вперед него, задыхаясь, пробежали любопытные.

      Аполлончик придвинулся к концу своего переулка (дальше уйти было нельзя) и вытянул шею.

      Голоногие ребята разносили свежие новости.

      – В тупике! Стекла бьеть!

      Летели и мели юбками бабы.

      – Мамы мои, пьяный-распьяный! Два милицейских справиться не могут!

      Сердце Аполлончика спирало и колобродило.

      Из тупика донесся свисток о помощи.

      Пьяный ужасно заорал.

      Аполлончик оглянулся на посольство. Там тускло и скучно горели огни.

      – А пропади вы!

      И полный нечеловеческого восторга Аполлончик ринулся на крик, на шум и сладостные свистки.

      Так под напором европейского капитализма пал Аполлончик Танькин, милиционер города Москвы.

      За непозволительный уход с поста, с поста у европейской державы, его выгнали.

      Но он не горюет:

      – Черт с ним, с капитализмом! Это же такая скука!

1923

      Два раза направо…

      Нечесаная морда мелькает в узком коридоре, хватая замороченных сотрудников за штаны:

      – Где здесь цека?

      Схваченный и перебитый в пути сотрудник сердится:

      – Здесь 52 цека!

      – Цека Всеработземлеса!

      – Дальше! Два раза направо, два раза налево и один раз вообще! Отчего вы меня не выпускаете?

      – Я хотел еще узнать… – лепечет нечесаное существо.

      Замороченный сотрудник проваливается в первую дверь и рычит:

      – Остальное спросите в комендатуре. Это два раза напра… два раза нале… И один раз во…

      Нечесаный работник земли и леса тоскливо