Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки. Илья Ильф

сам опустил. Все руки разом упали. Это была зеркальная зала, и все Стеньки были один Стенька. Зала была пустая.

      Стенька подобрал петуха и подошел к окну.

      Я не могу и никто не сможет точно описать того, что случилось со Стенькой. Он прыгал под потолок, и петух летел туда вместе с ним, проклиная тот позорный час, в который Стенька его украл.

      Причину Стенькиной радости можно было увидеть из окна.

      Внизу, в порту, по Приморской улице, поминутно останавливаясь и прячась за выступы домов, перебегали три солдата. Земля задрожала, и впереди солдат выскочил пышущий, полный треска броневик. Красный флаг метнулся и пропал за высоким зданием. С моря, с большого рейда, палили окаменевшие громады броненосцев. Испуганное небо хоронилось под черным дымом. Это была знаменитая атака красных с суши и с моря 11 апреля.

      В пустой зале грохотали восторженные крики Стеньки:

      – В будку! Долой кайзерликов! Амба австриякам и…

      Стенька поспешно обернулся на треск паркета. Прямо на него, к выходной двери, ломая паркет тяжестью своего тела, шел венгерский офицер.

      Он шел в несчастную минуту, в то время, когда через края Стенькиного сердца переливалась отвага, когда этот «маленький негодяй» воображал, что именно он из своего высокого окна руководит атакой города.

      Но венгерец видел только малыша и торопливо шел к двери. Сверкая всем лицом и любезно, по‐детски улыбаясь, Стенька ждал.

      Офицер приближался, хрустальная люстра нервно шевелила своими цацками и звенела. Сенька ждал и не сходил с дороги.

      Офицер недоуменно и высокомерно покосился, но не свернул.

      Давид ждал своего Голиафа. Голиаф самоуверенно стремился к гибели. Как только расшитый рукав венгерской куртки поравнялся со Стенькиным носом, разразилась катастрофа. В ту же минуту Стенька покрылся неувядаемой славой.

      Через час куча красноармейцев, появившаяся в широких и высоких дверях зеркальной залы, изумленно созерцала весьма странный пейзаж.

      В самом конце залы на полу сидел венгерский офицер. Вместо лица у него было одно негодование и обида.

      В пятнадцати шагах от него, держа в руке крошечный, сиявший, как серебряное солнце, браунинг, стоял Стенька.

      – Сиди, сиди, – шептал Стенька. – А то стрелять буду!

      Между Стенькой и венгерцем расхаживал петух, лишенный главного своего атрибута – разноцветного хвоста. Сердце же петуха было разбито. Он уныло рассматривал себя в зеркалах и горько причитал о своей тяжкой потере.

      Из всех трех доволен был только Стенька. Сзади раздалось хихиканье. Стенька посмотрел вперед в зеркала и увидел стоявших в дверях красноармейцев. Он угрожающе махнул браунингом в сторону офицера и кинулся к дверям.

      Там, хохоча и плача, он бешено врал о своих подвигах. Его перебили:

      – Как же ты такого слона взял?

      Стенька горделиво завертелся вокруг себя, как смерч, и ляпнул:

      – Ой! Он идет на меня, а я подножку раз, он встал, я вторую, а потом петухом, петухом по морде,