Arbo de vivo. За пределами Сада. Анжелика Лабунсская

разговаривали, и я… Давай не будем ругаться больше, а? Я же вас так люблю. И тебя, и Евушку. Мне сегодня товарищ из Ленинграда так много хорошего сказала про мои картины, про меня. А ты меня только ругаешь.

      Мать подошла и, не обращая внимания на протянутую руку с гвоздиками, стала вешать куртки на перекошенную вешалку со сломанным креплением. Еве было очень неловко и обидно за отца. Ничего хорошего ситуация не предвещала, и лучше было скрыться у себя в комнате. Уходя, Ева краем глаза увидела, как отец попытался обнять маму, но та оттолкнула его. Сквозь закрытую дверь до нее долетали традиционные слова ссоры: отец умолял мать быть человеком, мать доносила до отца, что он этого давно не заслуживает. Потом хлопнула дверь маминой комнаты, стало тихо, и тут отец закричал:

      – Что же ты за ледышка, а? Матрос Железняк хренов! Ни души, ни сердца. Только книги твои дурацкие тебя волнуют. А люди – по барабану! Любить надо ближнего! А, да ну тебя к черту… Всю душу ты мне вымотала. Горгулья.

      Чиркнула спичка, потянуло табачным дымом. Пробка покинула бутылку. Отец что-то еще бубнил в недрах квартиры. Ева сидела у себя на кровати с подушкой на голове. Внезапно дверь в комнату открылась и продемонстрировала шатающегося отца, уже без цветов и торта, но с бутылкой в руке. Он зашел в комнату и присел на краешек стола.

      – Папка, ты чего? Иди лучше поспи, а?

      – Доча, ну вот скажи: я человек?

      – Папочка, ты самый лучший человек на свете.

      Отец пристально посмотрел на Еву.

      – А почему тогда твоя мамка меня не любит? Бродского любит. Евтушенко любит. Стругацких любит. Достоевского обожает. А меня нет. Я что, хуже Достоевского? Ведь я же живой. А он – нет. Я ей такие пионы пишу! Я, может быть, знаменитее Достоевского буду!

      – Папочка, я не знаю про Достоевского. Почему он умер?

      – Потому что слишком много думал. Вон, как мать твоя: только и размышляет о смысле жизни! Да в любви он, дура!!!

      Дверь с силой распахнулась и грохнула об стену. Мама влетела на боевом коне с палящим в воздух пистолетом и остановилась посреди комнаты.

      – Тебе мало? Уходи к себе! Оставь нас в покое, ничтожество! От тебя же псиной несет! Пошел вон!

      И вдруг отец очнулся. Выпрямился, держась за спинку Евиной кровати.

      – Ты удивительная. Похожа на человека, но не человек. Злая… или это зависть? З-завидуешь, да?!

      – Завидую? Ты с ума сошел?

      – Да-да… Вот я не ищу истину. Просто живу и все!

      – Думаешь, я завидую алкоголику?

      – Не-е-ет, завидуешь творцу! Ты же ничего не умеешь. Критик хренов. Попробуй хоть что-то сделать сама! Хотя бы ребенку перед сном почитать.

      Мать молчала. Ева сидела на кровати и уже с головой ушла под одеяло.

      – Тебе же никто не нужен, ни муж, ни дочь. Зачем ты здесь? Убирайся, мы и без тебя справимся! Правда, доча?

      Отец замер на мгновенье. А потом как будто плюнул матери в лицо.

      – Эгоистка!

      Мать сорвалась. Подскочила к отцу и ударила по щеке с такой силой, что он покачнулся