Троецарствие. Ло Гуаньчжун

что ничего не знают. Цао Цао велел привести Цинь Цин-туна.

      – Где и что ты видел? – спросил его Ван Цзы-фу.

      – Вы вшестером, укрывшись от людей, что-то писали, – сказал Цинь Цин-тун. – Вы не можете это отрицать!

      – Этот негодяй развратничал с прислужницей Дун Чэна, а теперь еще клевещет на своего господина! – вскипел Ван Цзы-фу. – Как можно его слушать?

      – Но кто же, если не Дун Чэн, подослал Цзи Пина подсыпать мне яду? – спросил Цао Цао.

      Все ответили в один голос, что это им неизвестно.

      – Сегодня же вечером вы принесете повинную, – потребовал Цао Цао. – Я еще могу простить вас. А если затянете признание, вам же будет хуже!

      Ван Цзы-фу и его сообщники упорно твердили, что никакого заговора нет. Цао Цао кликнул стражу и велел посадить их в темницу.

      Наутро Цао Цао с толпой сопровождающих отправился навестить Дун Чэна. Дун Чэну пришлось выйти им навстречу.

      – Почему вы не были вчера на пиру? – спросил Цао Цао.

      – Занемог, боялся выходить.

      – Недуг от несчастий страны? – испытующе спросил Цао Цао.

      Дун Чэн остолбенел. Цао Цао продолжал:

      – Вы знаете о намерениях Цзи Пина?

      – Нет.

      – Как это – нет? – Цао Цао усмехнулся и, продолжая беседовать с императорским дядюшкой, велел привести узника. Вскоре стражники ввели Цзи Пина и бросили к ступеням. Цзи Пин проклинал Цао Цао, называя его узурпатором.

      – Этот человек потащил за собой Ван Цзы-фу и еще троих, они уже в темнице. Остается изловить последнего, – сказал Цао Цао и обратился к Цзи Пину: – Говори, кто тебя послал поднести мне яд?

      – Небо послало меня убить злодея!

      Цао Цао снова велел бить его. На теле несчастного уже не было живого места. От такого зрелища сердце Дун Чэна разрывалось от боли.

      – Почему у тебя девять пальцев, а где десятый? – продолжал допрашивать Цао Цао.

      – Откусил, дабы поклясться, что убью злодея!

      Цао Цао велел отрубить ему остальные пальцы, приговаривая при этом:

      – Теперь ты будешь знать, как давать клятвы!

      – У меня еще есть рот, чтобы проглотить злодея, и язык, чтобы проклинать его! – не унимался Цзи Пин.

      Цао Цао приказал отрезать ему язык.

      – Не делайте этого! – воскликнул Цзи Пин. – Я больше не могу терпеть пыток! Я признаюсь во всем! Развяжите мне путы!

      – Развяжите его, это нам не помешает.

      Когда Цзи Пина освободили, он поднялся и, обратившись к воротам дворца, поклонился:

      – На то воля неба, что слуге не удалось послужить государству.

      С этими словами он упал на ступени и умер. Цао Цао велел четвертовать его тело и выставить напоказ.

      Потомки сложили стихи о Цзи Пине:

      Династии Ханьской уже угрожала погибель,

      Лечить государство взялся отважный Цзи Пин.

      Он жизнью пожертвовал, чтоб послужить государю,

      Врагов уничтожить поклялся, как матери сын.

      Под пыткой жестокой промолвил он гневное слово,

      Текла по ступеням