Троецарствие. Ло Гуаньчжун

обязательно послужит поводом к войне.

      Цао Цао вынужден был отказаться от своего намерения. Он ограничился лишь тем, что приказал казнить пятерых заговорщиков с их семьями у четырех ворот столицы, не щадя при этом ни старых, ни малых. Всего было казнено более семисот человек. Все жители и чиновники, видевшие это, проливали слезы. Потомки сложили стихи, в которых оплакивали Дун Чэна:

      Опять удостоен большого почета

      Кто раз императорский поезд спасал,

      Слова Сына неба ушли за ворота.

      Был в поясе послан секретный указ.

      Душою болел он за счастье страны,

      И в снах своих даже свергал он злодея.

      Зато его верность и ныне живет

      И в тысячелетья войдет не тускнея.

      Есть и другие стихи, в которых оплакиваются Ван Цзы-фу и его единомышленники:

      Собою пожертвовать, чтоб послужить государю,

      Они присягали и стойко сдержали обет.

      И верности ради семей своих не пожалели,

      За это их слава гремит уже тысячи лет.

      Казнь Дун Чэна и других заговорщиков не умерила гнева Цао Цао. Он отправился во дворец, чтобы убить Дун Гуй-фэй, младшую сестру Дун Чэна и любимую наложницу императора. Сянь-ди осчастливил ее – она была беременна на пятом месяце.

      В тот день император пребывал во внутренних покоях и беседовал с императрицей Фу, сокрушаясь о том, что до сих пор от Дун Чэна нет никаких вестей. Неожиданно к ним ворвался Цао Цао с искаженным от гнева лицом и с мечом в руках. Император побледнел.

      – Государю известно, что Дун Чэн замышлял мятеж? – без всяких предисловий начал Цао Цао.

      – Но ведь Дун Чжо убит! – удивился император.

      – Не Дун Чжо, а Дун Чэн!

      – Нет, нам ничего не известно.

      – Забыли о прокушенном пальце и кровью написанном указе? – гремел Цао Цао.

      Император молчал. Цао Цао распорядился привести Дун Гуй-фэй.

      – Она на пятом месяце, пожалейте ее! – молил император.

      – Я сам уже был бы мертв, если бы небо не разбило их планы! – не унимался Цао Цао. – Оставить эту женщину, чтобы она потом натворила мне бед?

      – Заточите ее до родов во дворце. Убить ее вы и после успеете, – просила императрица Фу.

      – Сохранить ее выродка, чтобы он мстил за свою мать! – упорствовал Цао Цао.

      – Умоляю, не выставляйте на позор мое тело, когда я умру, – рыдала Дун Гуй-фэй.

      Цао Цао велел подать ей белый шелковый шнур. Император со слезами говорил несчастной:

      – Не сердись на нас, когда будешь в стране Девяти источников[117].

      И у него ручьем покатились слезы. Императрица Фу тоже заплакала.

      – Вы ведете себя как дети! – разгневался Цао Цао и приказал задушить Дун Гуй-фэй за воротами дворца.

      Потомки сложили об этом такие стихи:

      Напрасно правителя милость снискала прекрасная дева!

      Погибла несчастная! В жертву принесено семя дракона.

      Не в силах отвесть ее гибель, руками лицо закрывая,

      Безмолвно рыдал император, печалью своей удрученный.

      – Казнить

117

В стране Девяти источников – т. е. когда умрешь.