Царства смерти. Кристофер Руоккио

спросил я, откладывая черпак.

      – Еще бы! Здесь, на Падмураке, миллиард триста миллионов жителей. В одном Ведатхараде, наверное, миллионов двадцать пять. Но из них только около миллиона могут считать себя pitrasnuk. Председатели со своими приспешниками в явном меньшинстве, – по сути, они заложники собственного народа.

      В Империи сложилась похожая ситуация. Лорды правили с согласия тех, кем руководили, пусть это согласие и не было регламентировано законом. Угроза народного восстания оставалась вечной проблемой, и единственным ее решением было справедливое правление. Жестким лордам вроде моего отца для усмирения подчиненных приходилось все ужесточать и ужесточать свои методы. Макиавелли был не прав. Гораздо проще, когда государя любят, а не боятся. Но если одновременно и любят, и боятся, то это еще лучше.

      Содружество не слишком заботилось о соблюдении государственного долга. Под внешним слоем свежей краски и отмытыми фасадами зданий столица – а может, и все Содружество – разваливалась от недостаточного ухода.

      – Вам бы послушать их передачи, – продолжил Аргирис. – Та еще отрава. Если где пропало продовольствие или воздуховод взорвался, так это либералисты виноваты, а торговое эмбарго – исключительно наша вина.

      – Хлеба и зрелищ, – процитировал я, сложив руки.

      – Для народа – в основном зрелища. А хлеб – членам партии. – Аргирис тяжело вздохнул. – И ни слова о том, что торговые пути они сами закрыли. Мы просто их не открываем. Всегда вини врага в том, что делаешь сам.

      Повисла многозначительная тишина. Я набрал еще черпак воды, раздумывая о парадоксальности нашего положения: два имперских нобиля – весьма богатые люди, как ни посмотри, – расслабляются в роскошной консульской парилке, пока за стенами посольства все разваливается и приходит в упадок. Меня успокоили мысли об Анжу и других слугах поместья Маддало и о пенсии, которую я им назначил. Сущий пустяк, если сравнивать с повсеместной нищетой в Содружестве, но хоть что-то.

      Из соседнего бассейна вылез молодой логофет, подобрал с каменной скамьи полотенце и зашлепал босыми ногами по плиточному полу. Аргирис проводил его взглядом, в котором читалось нечто вроде одобрения.

      – Одиннадцатый председатель пригласил нас с доктором Ондеррой в конце недели посмотреть на сбор льда, – сказал я, дождавшись, пока последний объект консульского интереса покинет поле зрения. – А завтра у нас визит на городские фермы. Поедете с нами?

      – Нет, милорд, – ответил Аргирис. – Пренеприятнейшее зрелище эти ледяные шахты. Зато сразу становится понятно – по крайней мере, мне, – как на самом деле здесь все устроено. С фермами та же история. Не фермы – крепости! А вот в Первом балетном я вам компанию составлю. – (Поход в театр должен был состояться за три дня до полярной экспедиции.) – Говорят, в нашу честь будут давать «Землю в огне» Адемара.

      – Что-что, а за театралов я лотрианцев никогда не держал.

      – По-вашему, они слишком невзрачные? – спросил консул тоном знатока. – Нет, им есть чем вас удивить. Не рассказывайте