Триумфальная арка. Эрих Мария Ремарк

них не избавиться. Со мной это было. Особенно вначале. Первые пять-шесть лет. Хочу добраться еще до троих в России. Их было семеро. Четверых уже нет в живых, двое из них расстреляны своими же. Жду вот уже больше двадцати лет. С 1917 года. Одному из троих, оставшихся в живых, – под семьдесят. Двум другим между сорока и пятьюдесятью. Надеюсь, с ними я еще сведу счеты. За отца.

      Равик посмотрел на Бориса. Этому здоровяку-великану было уже за шестьдесят.

      – Ты доберешься до них, – сказал он.

      – Да. – Морозов сжал свою большую руку в кулак. – Этого я и жду. Ради этого стараюсь жить осмотрительнее. Пью уже не так часто. Может быть, ждать придется еще долго. Мне надо быть сильным. Ведь я не стану ни стрелять, ни колоть.

      – И я тоже.

      Некоторое время они сидели молча.

      – Сыграем в шахматы? – предложил Морозов.

      – Да, но я не вижу свободной доски.

      – А вон там профессор кончил. Он играл с Леви. Выиграл, как всегда.

      Равик пошел за шахматной доской и фигурами.

      – Вы долго играли, профессор, – сказал он. – Почти весь день.

      Старик кивнул.

      – Отвлекает. Шахматы гораздо совершеннее карт. В картах все зависит от случая. Они недостаточно отвлекают. А шахматы – это мир в себе. Покуда играешь, он вытесняет другой, внешний мир. – Профессор поднял воспаленные глаза. – А внешний мир не так уж совершенен.

      Леви, его партнер, забормотал что-то невразумительное. Потом умолк, испуганно огляделся и пошел за профессором.

      Они сыграли две партии. Затем Морозов встал.

      – Надо идти – распахивать двери перед сливками общества. Почему ты перестал показываться у нас?

      – Не знаю. Просто случайность.

      – Зайдешь завтра вечером?

      – Завтра вечером не могу. Иду ужинать. К «Максиму».

      Морозов ухмыльнулся:

      – Для беспаспортного беженца ты ведешь себя довольно нахально – посещаешь самые элегантные рестораны Парижа.

      – Только в них и чувствуешь себя в полной безопасности, Борис. Если вести себя как беженец, попадешься в два счета. Уж кто-кто, а ты, обладатель нансеновского паспорта, мог бы это знать.

      – Верно. С кем ты будешь ужинать? Уж не с германским ли послом? В качестве его протеже?

      – С Кэт Хэгстрем.

      Морозов присвистнул.

      – Кэт Хэгстрем? – сказал он. – Разве она здесь?

      – Приезжает завтра утром. Из Вены.

      – Хорошо. Тогда я наверняка увижу тебя у нас.

      – Может, и не увидишь.

      Морозов развел руками.

      – Исключено! Когда Кэт Хэгстрем в Париже, ее штаб-квартира – «Шехерезада».

      – На сей раз дело обстоит иначе. Она приезжает, чтобы лечь в клинику. В ближайшие дни ей предстоит операция.

      – Тогда тем более придет. Ты ничего не понимаешь в женщинах. – Морозов сощурил глаза. – А может, не хочешь, чтобы она пришла?

      – С чего ты взял?

      – Только сейчас мне пришло в голову, что ты не был у нас с тех пор, как направил ко мне ту самую женщину. Жоан Маду. Думается, тут не простое совпадение.

      – Ерунда.