Триумфальная арка. Эрих Мария Ремарк

в Париж? – спросил Равик.

      Жоан ответила не сразу. Он решил, что она уже заснула.

      – Рачинский приехал со мной в Париж, потому что мы хотели расстаться, – сказала она наконец.

      Равик не удивился ответу. Есть часы, когда не удивляешься ничему. Человека, вернувшегося в номер напротив, начало рвать. Сквозь дверь доносились приглушенные стоны.

      – С чего же было так отчаиваться? – спросил Равик.

      – Потому что он умер! Умер! Был – и вдруг не стало! Не вернуть! Никогда! Умер! Уже никогда ничего не сделать!.. Неужели вы не понимаете? – Жоан приподнялась на локте, пристально всматриваясь в Равика.

      Потому что он ушел прежде, чем ты смогла уйти от него, подумал Равик, потому что он оставил тебя одну прежде, чем ты была к этому подготовлена.

      – Я… я должна была относиться к нему иначе… я была…

      – Забудьте об этом. Раскаяние – самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.

      Жоан ничего не ответила. Равик увидел, что она отпила глоток и снова откинулась на подушку. Было что-то еще… но он слишком устал, чтобы думать. Впрочем, ему все было безразлично. Хотелось спать. Утром предстояла операция. Остальное его не касалось. Он поставил пустую рюмку на пол, рядом с бутылкой. Странно, где только иной раз не приземлишься, подумал он.

      VI

      Когда Равик вошел, Люсьенна Мартинэ сидела у окна.

      – Ну что? – спросил он. – Каково первый раз встать с постели?

      Девушка посмотрела на него, потом в окно – на серый пасмурный день – и снова на него.

      – Плохая погода, – сказал он.

      – Нет, – ответила она. – Для меня хорошая.

      – Почему?

      – Потому что не надо выходить на улицу.

      Она сидела в кресле, съежившись, накинув на плечи дешевенькое ситцевое кимоно, – щуплое, неказистое существо с плохими зубами, но для Равика она была в этот момент прекраснее Елены Троянской, кусочком жизни, спасенной его руками. Правда, гордиться особенно было нечем – ведь другую он совсем недавно потерял. Следующую он, наверно, тоже потеряет, в конце концов он потеряет их всех и самого себя. Но эта пока была спасена.

      – Мало радости разносить шляпки в такую погоду, – сказала Люсьенна.

      – А вы разносили шляпки?

      – Да. Я работала у мадам Ланвер. Ателье на авеню Матиньон. Мы работали до пяти. А потом надо было разносить заказчицам картонки. Сейчас половина шестого. Самое время бегать со шляпками. – Она посмотрела в окно. – Жаль, дождь перестал. Вчера было лучше. Весь день лило как из ведра. А теперь кому-нибудь другому приходится бегать.

      Равик сел против нее на подоконник. Странно, подумал он. Всегда ждешь, что человек, избежав смерти, будет безмерно счастлив. Но так почти никогда не бывает. Вот и Люсьенна. Свершилось маленькое чудо, а ей только и радости, что не надо выходить под дождь.

      – Почему вы выбрали именно эту клинику, Люсьенна? – спросил он.

      Она