Триумфальная арка. Эрих Мария Ремарк

думаете, я смогу расплатиться? У меня нет таких денег. Очень уж дорого – тридцать франков в сутки.

      – Кто вам сказал?

      – Сестра.

      – Какая? Конечно, Эжени…

      – Да. Она сказала, что за операцию и бинты придется платить отдельно. Это дорого?

      – За операцию вы уже заплатили.

      – Сестра говорит, этого далеко не достаточно.

      – Сестра не знает всего, Люсьенна. Лучше спросите как-нибудь у доктора Вебера.

      – Мне хотелось бы узнать поскорее.

      – Зачем?

      – Тогда легче рассчитать, сколько придется отрабатывать. – Люсьенна посмотрела на свои тонкие, исколотые иглой пальцы. – Еще за комнату надо заплатить. За целый месяц. Я пришла сюда тринадцатого. Пятнадцатого надо было предупредить хозяйку, что я съезжаю. А так придется платить за целый месяц, и хоть бы было за что.

      – Вам никто не помогает?

      Люсьенна взглянула на него. Внезапно лицо ее постарело лет на десять.

      – Сами ведь все понимаете, доктор! Он только злится. Сказал мне: «Не думал, что ты такая дура! А то не стал бы связываться».

      Равик кивнул. Все это было не ново.

      – Люсьенна, – сказал он, – попробуем получить что-нибудь с женщины, которая сделала вам аборт. Виновата она. Вы только должны назвать ее.

      Девушка встрепенулась. Всем своим существом она приготовилась к отпору.

      – Полиция? Нет! Еще сама влипну.

      – Никакой полиции. Мы только пригрозим этой женщине.

      Она горько усмехнулась:

      – Угрозами ничего не добьетесь. Она железная. Пришлось уплатить ей триста франков. А что получилось?.. – Люсьенна оправила кимоно. – Некоторым просто не везет, – спокойно добавила она, словно говорила не о себе, а о ком-то постороннем.

      – Неправда, – ответил Равик. – Вам здорово повезло.

      В операционной он застал Эжени. Она до блеска начищала никелированные инструменты. Это было одно из ее любимых занятий. Работа поглотила ее настолько, что она не услышала, как он вошел.

      – Эжени, – сказал он.

      Она вздрогнула и обернулась.

      – Ах, это вы! Вечно вы пугаете меня!

      – Не думал, что я такая важная персона. А вот вам не следовало бы пугать пациентов разговорами о гонорарах и плате за лечение.

      Эжени выпрямилась и застыла с тряпкой в руке.

      – Ах вот оно что! Эта паршивая проститутка уже насплетничала вам…

      – Эжени, – сказал Равик, – среди женщин, ни разу не спавших с мужчиной, больше проституток, чем среди тех, для кого это стало горьким куском хлеба. Я уже не говорю о замужних. Кроме того, девушка не насплетничала. Просто вы испортили ей день, вот и все.

      – А хотя бы и так! Какие нежности! При ее-то образе жизни…

      Эх ты, ходячий катехизис морали, подумал Равик. Омерзительная спесивая ханжа. Что знаешь ты об одиночестве этой маленькой модистки, которая отважилась прийти к акушерке, погубившей ее подругу, – прийти в ту же клинику, где подруга умерла? А сейчас она твердит лишь одно: «А что мне оставалось?» и «Как мне за все расплатиться?..»

      – Вышли бы вы замуж, Эжени, – сказал Равик. – За вдовца с детьми. Или за владельца похоронного бюро.

      – Мсье