Живой Есенин. Антология

«Хулигана»!

      Тогда совершенно трезво и холодно – умом он решил, что это его дорога, его «рубашка».

      Есенин вязал в один веник поэтические свои прутья и прутья быта.

      Он говорил:

      – Такая метла здоровше.

      И расчищал ею путь к славе.

      Я не знаю, что чаще Есенин претворял: жизнь в стихи или стихи в жизнь.

      Маска для него становилась лицом и лицо маской.

      Вскоре появилась поэма «Исповедь хулигана», за нею книга того же названия и вслед, через некоторые промежутки, «Москва кабацкая», «Любовь хулигана» и т. д., и т. д. во всевозможных вариациях и на бесчисленное число ладов.

      Так Петр сделал Иисуса – Христом.

      В окрестностях Кесарии Филипповой Иисус спросил учеников:

      – За кого почитают меня люди?

      Они заговорили о слухах, распространявшихся в галилейской стране: одни считали его воскресшим Иоанном Крестителем, другие Илией, третьи Иеремией или иным из воскресших пророков.

      Тогда Иисус задал ученикам вопрос:

      – А вы за кого меня почитаете?

      Петр ответил:

      – Ты Христос.

      И Иисус впервые не отверг этого наименования.

      Убежденность простодушных учеников, на которых не раз сетовал Иисус за их малую просвещенность, утвердила Иисуса в решении пронести себя как Христа.

      Когда Есенин как-то грубо в сердцах оттолкнул прижавшуюся к нему Изадору Дункан, она восторженно воскликнула:

      – Ruska lubow!

      Есенин, хитро пожевав бровями свои серые глазные яблоки, сразу хорошо понял, в чем была для той лакомость его чувства.

      Невероятнейшая чепуха, что искусство облагораживает душу.

      Сыно- и женоубийца Ирод – правитель Иудеи и ученик по эллинской литературе Николая Дамаскина – одна из самых жестокосердных фигур, которые только знает человечество. Однако архитектурные памятники Библоса, Баритоса, Триполиса, Птолемаиды, Дамаска и даже Афин и Спарты служили свидетелями его любви к красоте. Он украшал языческие храмы скульптурой. Выстроенные при Ироде Аскалонские фонтаны и бани и Антиохийские портики, шедшие вдоль всей главной улицы, – приводили в восхищение. Ему обязан Иерусалим театром и гипподромом. Он вызвал неудовольствие Рима тем, что сделал Иудею спутником императорского солнца.

      Ни в одних есенинских стихах не было столько лирического тепла, грусти и боли, как в тех, которые он писал в последние годы, полные черной жутью беспробудности, полного сердечного распада и ожесточенности.

      Как-то, не дочитав стихотворения, он схватил со стола тяжелую пивную кружку и опустил ее на голову Ивана Приблудного – своего верного Лепорелло. Повод был настолько мал, что даже не остался в памяти. Обливающегося кровью, с рассеченной головой Приблудного увезли в больницу. У кого-то вырвалось:

      – А вдруг умрет?

      Не поморщив носа, Есенин сказал, помнится, что-то вроде того:

      – Меньше будет одной собакой!

      24

      Собственно говоря, зазря выдавали нам дивиденд наши компаньоны по книжной лавке.

      Давид Самойлович Айзенштадт