Черный амулет. Историко-романтическое повествование. Яков Петрович Мулкиджанян

весны тому, как стали земли саургов кочевьями арсиев. Побежденные соседи не желали испытывать судьбу – снялись с родных мест и ушли вверх по реке. И следы их потерялись в степи.

      Богаты земли саургов. Раздолье охотникам среди изобилия степных зверей и птиц. Бьют сайгаков, лис и зайцев арсии, ставят силки на куропаток и перепелов, собирают птичьи яйца. Берут дань с непуганых табунов короткогривых коней-дикарей. Открылись щедрые кабаньи места – и свирепых вепрей, размером с хорошего жеребенка, добывают арсии.

      Былые данники саургов – бородатые земледельцы, что жили по обрывам рек у клочков лесов, сразу поняли, чего от них хотят новые хозяева. Стали слать подарки Патаку и его воинам. А один из старейших поселян – Хавк – даже отдал свою дочь за Апарнадара – брата вождя.

      А еще случилось главное, за что Патак вечно будет благодарен богам – жена Агар принесла ему долгожданного сына. За это семь коров принес в жертву Патак владыкам мира – неслыханная щедрость, и рассказывали о ней во всех становищах племени.

      Изменился за это время и Мидасп. Повзрослел. Огрубело лицо, голос, руки налились силой. Живые глаза блеском своим выдавали непоседливый нрав. Ходил Мидасп быстро, но мягко; ловко взлетал на коня, легонько коснувшись холки его рукой. Все увидели в нем взрослого мужчину раньше, чем он сам понял это. Еще било из него порой озорство, и с хитрой улыбкой подсовывал Мидасп колючку под потник чьего-нибудь скакуна, но все чаще высказывал он суждения зрелого человека.

      Он уже примеривал доспех Варкафута. На то было право у Мидаспа – оружием владел он ловчее своих сверстников. На последних состязаниях опередил в стрельбе из лука даже Парсуга и Гаоса – лучших стрелков рода; и длинный меч вождя саургов уже не тянул его руку вниз.

      В конце весны Патак дал Мидаспу удел. Теперь там паслось стадо, принадлежавшее Мидаспу, и табун из сотни лошадей; добрую часть их хозяин сам отловил в степи с табунщиками. А еще Патак взял Мидаспа в свою дружину, сделал десятником, дав под начало сверстников его и друзей.

      А когда ловил Мидасп игривые взгляды дочерей рода, смятением и необъяснимым чувством наполнялась душа.

      – Покатай меня на своем крепыше! – то ли просила, то ли дразнила Равага и, смеясь, показывала крепкие белые зубы. Как хороша дочь Патака. Однажды увел ее в степь Мидасп, там позвала девушка послушных ей духов, и те околдовали молодого воина. Высокая молодая трава приняла юных. Ласки Раваги поразили Мидаспа, от взгляда темных глаз ушла напускная суровость… Какой-то пастух, проезжая мимо, вспугнул их. Дурной знак – неужели не хватило места человеку в такой огромной степи?

      Пастух, видно, рассказал Патаку об увиденном. Ардар позвал Мидаспа.

      – У нас красивые девушки! – восклицал он. – Но боги не разрешат испортить родственную кровь. Ты молод, а в других становищах немало красавиц. Я помогу тебе, не унывай.

      О ком унывать? О женщинах? Смешные слова говорит Патак. Женщина – та же добыча, захватил, и она