Штормило! Море волнующих историй. Елена Чиркова

и больными, а потом превращаются в именитых спортсменов?

      Так было и со мной.

      Мой изъян родители шлифовали как могли. В какой-то момент они приняли решение учить меня иностранным языкам.

      Весьма успешно!

      Я мечтал стать переводчиком, разъезжать по разным странам, купить дом на берегу океана, ножичком вырезать из деревяшек фигурки (чем каждый день занимался с отцом) и желал жениться на Маринке.

                                           * * *

      «Ну, это уже чересчур!» – глядя на Маринкину красоту, думал я.

      Ту деньрожденскую коробку с бантиком я давным-давно забыл.

      И простил Маринку.

      Так прощают любимого щенка, когда тот возьмёт да напакостит, сгрызя ваш любимый ботинок. «Чего уж там?» – думаете вы и целуете пса в лобик.

      Так и я относился к Маринке.

      А она вместе с Бурыловым готовилась поступать в цирковое. Они с утра до ночи репетировали свои этюды.

      Марина иногда приглашала меня в зал как зрителя.

      Говорила, что ей нужно привыкать к вниманию публики.

      Я приходил.

      Бурылов злился.

      И яростно зашвыривал Маринку на плечо; бросал на пол; безжалостно крутил её вокруг себя, имитируя в своём акробатическом этюде безумную страсть.

      Однако мы были юны.

      И наши чувства были сродни красивому пейзажу в тумане. Туман должен был осесть, раствориться, распылиться, чтобы картина стала отчётливо ясной.

      Так и случилось.

      Мы: я, Марина и Бурылов – разъехались в разные стороны.

      Вернее так, я начал учить языки в университете, а Маринка с Бурыловым уехали в другой город поступать в цирковое.

                                          * * *

      Прошло пять лет.

      Я закончил университет. И отличное знание языков, а также мой врождённый недостаток, превращённый в достоинство, сделали своё дело.

      Помимо иностранных языков, я знал язык тела.

      И потому легко отличал ложь от истины. Я часто видел, как люди лгут друг другу в лицо. Как изворачиваются, юлят.

      Но всякий раз, когда неправда «колола глаза», я вспоминал Маринку, свой четырнадцатый день рождения.

      «Тетерев, это просто слова», – сказала мне она тогда.

      «Видимо, в нашем мире людей так положено», – думал я и смирялся.

      Тем не менее моя обострённая интуиция в распознании не просто речи, а человеческого нутра действовала на моих работодателей магически.

      Я поднимался вверх по служебной лестнице, не надрывно пыхтя и сутулясь, а посвистывая, откинув лёгкий пиджак на плечо.

                                          * * *

      Я очень много летал.

      Самолётное кресло казалось мне теперь привычней домашнего.

      Но я не желал с этой мыслью мириться.

      Я думал о доме.

      Моя тоска по постоянному пристанищу вылилась в привычку каждую свободную минутку вырезать из деревяшек разные фигурки. Мне не терпелось жить оседло, в домике с маленькой мастерской.

      С хозяйкой в доме.

      Её-то в поле зрения пока