Штормило! Море волнующих историй. Елена Чиркова

воткнул указательный палец в очковую перегородку:

      – Я думаю, что Иванова высматривает женщин в крутых кепках на улицах города, выслеживает их, прищучивает в тёмных закоулках, срывает с них кепи и растворяется с добычей в руках, как кусок сахара в кофе!

      – Да ну тебя! – отмахнулась от несерьёзного супруга Татьяна. – Иванова – крупная пенсионерка. И раствориться, как рафинад, она не может.

      Зазвонил телефон.

      И Пискарёвы забыли о кепи.

                                          * * *

      Нужно было разобраться с воришкой. И Татьяна Николаевна отправилась к Ивановым.

      Оказалось, что двойняшки живут в затёртом высотками частном доме. Деревянная избушка, одна из тех, которые числятся под снос, ютилась в центре города и, ничуть не конфузясь современных новостроек, весело пускала в небо душевно пахнущий деревней печной дым.

      Татьяна Николаевна, толкнув ворота, отяжелевшие от влаги, вошла во двор.

      Пёс высунул из конуры крупную голову, но покидать нагретое телом убежище не пожелал.

      Татьяна юркнула под навес. Здесь пахло гниющими брёвнами и пыльным хламом – печальной участью умирающих домов.

      «Вот почему одежда двойняшек пропиталась затхлостью», – подумала Татьяна и толкнула дверь.

      Внутри оказалось куда веселее.

      В буржуйке трещали двора, редкий по осени солнечный луч геометрически чётко расположился на деревянном прогретом полу, под ноги вошедшей Татьяне метнулась рыжая кошка.

      Откуда-то сбоку вывалилась Иванова в махровом тёплом халате, в шерстяных носках на босу ногу, без новой кепи на непривычно непокрытой голове.

                                          * * *

      – Вы? – растерялась Иванова. И суетливо стала распихивать по карманам катушки ниток, которые до сих пор держала в руках. – А девочки на швейный кружок убежали.

      – Вы тоже шьёте, Клавдия Петровна? – повела глазами в сторону Ивановских распухших карманов Пискарёва.

      – Нет, что вы? Нет… Вы проходите, Татьяна Николаевна, – хозяйка кинулась стягивать пальтишко с гостьи. – Это дочка шьёт. Я не умею.

                                          * * *

      Пискарёва присела к столу.

      Пока Иванова гремела на кухне чайником, Татьяна осмотрелась. Внутри домик казался столь же убогим, что и снаружи. Но всюду царил порядок.

      Скатерть на столе казалась кипенно-белой. Окна цедили дневной свет открыто и без помех. От ситцевых штор в букетах ромашек пахло стиральным порошком и летом.

      Из соседней комнатушки-закутка послышались короткие фразы. Это Иванова переговаривалась с кем-то, для Татьяны пока невидимым.

      Но вот дверь распахнулась, и Иванова выкатила из каморки инвалидную коляску, в которой сидела молодая женщина.

      – Вот, Наташа, познакомься, это Татьяна Николаевна, – сказала хозяйка и подкатила дочь к столу. – Она наших девочек в школе учит.

      А пять минут спустя женщины пили чай, болтали, смеялись.

      – Я головные