На пороге империи. Елена Серебрякова

палец и начала любоваться игрой самоцветов, приговаривая:

      – Он-он, разлюбезный, молодец Клычок, сдержал свое слово!

      Потом бабка будто вернулась на землю, сняла с пальца украшение, ловко продела через перстенек невесть откуда взявшийся шнурочек и повесила все это себе на шею, спрятала под одеждами.

      – Ну что, не понравилась тебе жизнь лесная? К людям захотелось?

      – Просто я сам по себе! Еще царю Петру сказывал, что не мое это дело ходить строем, да и к человеческому жилью привык.

      – Однако атаман тебя нахваливал. Говорил, что в бою ты дюже ловкий и храбрый.

      – Мудреное ли дело дубьем, да кулачищем махать? Вот умами помериться, то дело другое!

      – Ты что же думал, что Клычок не видит?

      Бабка встала, взяла с поставца крынку, две кружки и поставила все это на стол.

      – Винцо, Ваня, заморское, угощайся!

      Опять бабка встала и принесла кусок бумаги, заглянула в него и передала Тихону. На бумажке была начертана непостижимая путаница из прямых и кривых линий, кружков разного размера.

      – Так вот, племяш мой разлюбезный, нынче царственных печатей оберегатель – князь Голицын, затевает новый поход на Азов.

      Тихон опять удивился. Древняя старуха рассуждает будто приказной боярин на заседании думы.

      – С царевной Софьей решили они двух зайцев поймать. Крымского хана наказать за злобство в наших землях, выход в море поиметь, а также у народа любовь заслужить. Один поход Голицын бесславно провалил два года тому назад, даже до боя дело не дошло, положил людей в голодной степи из-за безводья и болезней. В этот раз уверен князь в победе. Софье торопиться надо.

      – А как же царь Петр?

      – Царь Петр более не соперник ей. Собрал из потешного войска два полка, в синей форме семеновцы, в зеленой – преображенцы. Вооружил их, научил воевать и укатил в Переславль. Для него, видишь ли, здешних рек мало оказалось, простор потребовался на Плещеевом озере. А что в Кремле творится, ему безразлично. А Софьюшка уже портрет свой заказала в царском одеянии, в руках скипетр и держава.

      – Когда же ясность наступит?

      – Всему свое время. Вот тебе чугунок с репой, пироги с зайчатиной. Попей, да начинай гюльбашах выписывать.

      – Не понял тебя, старая!

      – Учись этот знак писать, – Акулина указала на клочок бумаги с изображением, – надо уметь повторить это начертание при любом случае, тренируйся. Води пальцем по столу, только бумаги я тебе не дам, а то следов наоставляешь.

      – Не больно знак-то мудреный, семь кружочков, семь зигзагов, семь точек и узоры на манер персидских.

      – Вот сиди и учись править, а я буду к вечеру. Тогда наш разговор продолжим.

      Акулина ушла, а Тихон поел, поглядел на дурацкого гюльбашаха и пошел к угловому топчану. После лесной жизни домашний уют раем показался. Лег парень, положил голову на подушку и провалился в глубокий сон.

      Глава седьмая

      Акулина, что было силы, трясла за плечо спящего Тихона, но тщетно. Парень никак не хотел возвращаться