Шоумен. Министерство мокрых дел. Владимир Васильевич Гриньков

приклеился исключительно из любви к искусству, так сказать, и помогал, чем мог, в свободное от основной работы время. Я его не гнал, присматриваясь, как присматривался к каждому из десятков людей, появлявшихся в поле моего зрения за последние годы. Кто-то, а таких было большинство, исчезал с нашего горизонта после первых же "смотрин", а кто-то оставался и теперь работал в нашей команде.

      Мы плелись по забитому машинами шоссе, и я мечтал о той минуте, когда удастся добраться до съезда с этого шоссе под запрещающим "кирпичом".

      – Что тебе сказал Мартынов? – спросила Светлана.

      – Ничего.

      – Совсем ничего? – не поверила она.

      – В принципе, да. Сказал, что шутника вряд ли когда-нибудь найдут.

      – Как же так?

      Она выглядела обескураженной. Мне пришлось рассказать ей про растяпу Тяпунова, потерявшего свой паспорт.

      – Значит, не он? – спросила Светлана.

      – Не он.

      Толик во все глаза смотрел на нас и ничего не понимал. Я вкратце поведал ему историю про тайного недоброжелателя, пророчащего мне смерть. Толик поменялся в лице. Он не думал, наверное, что подобное возможно.

      – Ты только помалкивай, – попросил я его. – Не хватало мне ещё подобных слухов. И без того газетчики нет-нет да и напишут такое, что …

      – Я – могила! – поклялся Толик.

      Он никак не мог скрыть своего потрясения.

      Наконец мы съехали с шоссе. Я взглянул на часы. Через сорок минут наш герой там, в Москве, будет вызван с рабочего места в директорский кабинет, где его возьмёт в оборот неулыбчивый человек в полковничьих погонах.

      – А если это по-настоящему опасно? – вдруг спросил Толик.

      – Ты о чём? – не сразу сообразил я.

      – Об этих посланиях.

      О некрологе и о том фотоснимке, на котором из меня аж брызжет кровь.

      – Ну, не знаю.

      Я пожал плечами.

      – Честно говоря, не очень-то верится в худшее.

      – Почему?

      – Потому что серьёзные люди никогда не занимаются подобными глупостями. Они сразу, без предупреждения, проламывают башку. И все дела.

      Светлана повела плечами, будто ей вдруг стало холодно.

      – Шучу, – сообщил я специально для неё.

      А Толик лишь неодобрительно поджал губы, показывая, что не понимает моей беспечности.

      Мы миновали будку охранника, и машина вкатилась в полутёмный туннель. Проехали один за другим два зала, в третьем, пустынном, остановились.

      – Приехали, – сказал я. – Толик, отгони машину к выходу. Здесь ничего не должно быть.

      Мы со Светланой прошли по коридору, который сегодня был нещедро подсвечен тусклыми лампочками, вошли в зал за железной дверью и остановились у порога, потрясённые.

      Здесь всё несказанно преобразилось с того дня, когда я обозревал владения Бориса. Стараниями Ильи Дёмина в зале был развёрнут настоящий центр управления. От стены до стены протянулись мониторы и пульты с разноцветьем лампочек. Половину стены занимала карта мира, на которой Москва была соединена со столицами ведущих держав светящимися пунктирами. Другую половину стены украшали огромные