Пуговицы. Ида Мартин

свалиться в яму с трубами и торчащими острыми железяками. В школу можно было попасть и в обход, но потратив лишние семь минут. С утра вообще не вариант. Там-то меня и догнал Липа. Шли по настилу один за другим.

      – Привет. Подготовилась к контроше?

      – Не-а.

      – Хочешь опять свалить?

      – Хочу, но не буду. Все равно идти некуда в такую рань. Дома дед, а от холода я скоро сдохну.

      – Лиза говорила, что вы ходили к Наде убирать.

      – Да! – Я обернулась. – И чего?

      – Осторожно! – Липа предупреждающе вскинул руку.

      Мы как раз проходили мимо дыры.

      – И чего? – повторила я.

      – Просто любопытно.

      Дошли до конца забора и поравнялись. Липа был мелкий, чуть выше меня, глазастый и суетливый.

      – Тебе ее жалко?

      Шумно пыхтя, он задумался.

      – Надю? Не знаю. Но я рад, что пришел новый физрук.

      – Ты же терпеть ее не мог.

      – Подумала, что я мог бы ее убить? – рассмеялся он.

      – Кто знает? Обычно вот такие тихие ботаники, как ты, и оказываются в итоге преступниками.

      Закатив глаза, Липа тяжело и протяжно вздохнул.

      – Если я кого и мечтал убить после каждого ее урока, так это себя.

      Контрольная была сложная, но меня занимало совершенно другое. Взгляд настырно упирался в спину на второй парте. За кого Надя держала Томаша? За маленького питомца или он все же имел право голоса? Насколько она вообще была с ним откровенна? Рассказывала ли о флешке? Ведь если ему известно о записи, объяснять ничего не потребуется. Я должна была набраться смелости и поговорить с ним насчет растяжки. Но почему за эти дни ничего не выдало его расстройства? А выражение лица оставалось таким же ровным и невозмутимым, как всегда? Томаш не был замкнутым, нелюдимым или мрачным. Он охотно общался со всеми, кто проявлял к нему интерес, разговаривал, смеялся и рассказывал истории. Держался доброжелательно, но на расстоянии, ничего про себя не рассказывая и о других не спрашивая. А когда заканчивались уроки, домой шел всегда один. За полтора года учебы у нас он так ни с кем не подружился. Все, что мы знали о нем, – это то, что ездил он на автобусе и у него была младшая сестра, которая училась в четвертом или пятом классе.

      Я была уверена, что самомнение Томаша зашкаливает. Типа он такой умный, красивый, хороший и правильный, а мы низкопробная районная шушера. И не только из-за того, что он так нелепо и обидно меня послал, скорее из-за ситуации, случившейся чуть позже, в декабре. Было холодно, и шел снег. На ступенях школы под козырьком стояла девочка: расклешенная юбочка, два хвостика, за спиной массивный портфель. Она жалась, стараясь увернуться от радостно вылетающих из школы девятиклассников.

      Я узнала в ней сестру Томаша и притормозила.

      – Отошла бы, а то затопчут.

      Девочка послушно сделала шаг назад, но не ушла.

      – Ты к брату?

      Она кивнула.

      Какой-то придурок, закидывая