Доживем до понедельника. Ключ без права передачи. Наталья Долинина

пыл – туда. – Она нагнула его голову к бумаге.

      Отошла от их парты и вдруг наткнулась – как на ежа, как на «финку»! – на злобный, откровенно злобный взгляд из-под давно не стриженных черных волос. Саша Майданов. Что это с ним?

      «Нет, я не оптимист – размашисто написано у Майданова. – А почему – это мое личное дело».

      Когда Марина Максимовна подошла к нему, он сгреб все листки, скомкал их, сплющил в кулаке. И вид у него – просто опасный.

      – Ты что, Саша?

      – Ничего… Не обязан я это писать. И не буду. – Он сомкнул свои редкостно ровные зубы.

      – И не надо! Из-под палки на такие темы не пишут. Но зачем так скулами играть?

      В глаза он не смотрит, юмористического ее тона не принимает:

      – Меня это не спросят нигде… Ни в каких программах этого нет, значит – неправильно!

      – Что неправильно?

      – Все! Лишнее это, только голову забивать…

      Класс настороженно слушает этот диалог, хотя Марина Максимовна говорит тихо, с одним только Сашей:

      – А вот у поэта Светлова была другая позиция. Он сказал: «Я легко обойдусь без необходимого, но я не могу без лишнего».

      Майданов гнул свое:

      – Это его дело.

      – Да что вы с ним разговариваете, Марина Максимовна? – не выдержала Юля Баюшкина. – Гоните его!

      Юля была в этом деле не только сторонним наблюдателем, как могло показаться.

      – Гоните меня! – как эхо, отозвался Майданов и пошел на выход. Скомканным бумагам придал вид букета и положил на учительский стол.

      В тишине за Майдановым вышел Алеша Смородин. Там, в коридоре, перехватил его руку у локтя и сказал:

      – Сделай мне одолжение: забери свой мусор и извинись.

      Майданов на секунду оторопел от ледяной корректности этих слов, потом сказал: «Еще чего!» – и, вырываясь, мазанул Алешу рукавом по лицу, по очкам. Очки упали, брызнуло стекло.

      – Извиниться, говоришь? Я извиняюсь! – сказал Майданов Смородину, у которого сразу сделалось беспомощное и напряженное лицо. – Не будешь лезть под горячую руку…

      Тут кто-то запихнул ему за шиворот его бумажный букет. Развернувшись, чтобы ударить, он увидел Юлю Баюшкину. Она негромко уронила:

      – Все, Майданов. Ко мне – не подходи.

      Да, она имела власть над майдановским существованием – он ссутулился и потух.

* * *

      Назаров шел по коридору с записной книжечкой. Дверь химического кабинета открылась: урока там не было, и Назарова окликнула Эмма Павловна, химичка:

      – Кирилл Алексеич!

      – Да?

      – Вы ничего мне не скажете? Ни словечка? – Назарову показалось, что с ним кокетничают.

      – Виноват, Эмма Павловна, но по одному уроку судить нельзя…

      Эмма Павловна – молодая блондинка со сложной прической, завидным цветом лица и крупными клипсами. Она пошла рядом с Назаровым.

      – Я понимаю… Я там кое-что скомкала… Трудно, знаете, когда на уроке сидит мужчина с таким пронзительным взором!

      Он что-то промычал.

      – Да еще класс тяжелый, развинченный.