Доживем до понедельника. Ключ без права передачи. Наталья Долинина

родные мои… Спасибо… только не делайте из этого культа… Да разве подарки дороги, золотце мое? Дорого внимание…

      Только один раз встретились в этой возбужденной сутолоке взгляды Мельникова и Наташи. Встретились, чтобы сказать: забудем вчерашнее, этот казус у Театра оперетты – он глупый, и нагружать его смыслом не надо… простите.

      Раздался звонок на уроки.

      Мельников вышел сразу, раньше других: очень уж шумно стало в учительской.

      Ребята разбегались по классам.

      – Илья Семенович… – услышал Мельников позади себя невеселый робкий голос. Обернулся – это Люба Потехина, рыженькая, с белесыми ресницами, некрасивая.

      – Да?

      – Илья Семенович, – глядя не на учителя, а в окно, терзая носовой платок, заговорила Потехина. – Вы от папы моего ничего не получали? Никакого письма?

      – Получил. – У Мельникова твердеет лицо. – И вот что прошу передать ему…

      – Не надо, Илья Семенович! – перебила девочка. – Вы не обращайте внимания. Он всем такие письма пишет, – объявила она с мучительной улыбкой стыда.

      – Кому – всем?

      – Всем! В редакции. Министру культуры даже. Зачем артистов в кино не в тех позах снимают, зачем пьют на экране – до всего ему дело… Вы извините его, ладно? А главное, не обращайте внимания.

      Он машинально поправил ей крылышко форменного фартука:

      – Хорошо. Иди в класс.

      Потехина убежала.

      Усмехаясь своим мыслям, Мельников стоял у окна, напротив двери девятого «В», куда с оглядкой на него прошмыгивали опаздывающие…

      Учителя расходились по классам.

      Спешил мимо Мельникова старичок-географ Иван Антонович. Глядя на него детски ясными и озорными глазами он сообщил:

      – А у меня, друг мой, сегодня новый слуховой аппарат. Несравненно лучше прежнего!

      (Ох, должно быть, несусветное и беспардонное вытворяют над ним в пятых, в шестых, а не исключено, что и в старших классах! Сострадание – знают ли они в наше время, с чем это едят?)

      …Когда Мельников уже входил в девятого «В», его попридержала за локоть Наташа, задохнувшаяся от бега:

      – Илья Семеныч, пустите меня на урок!

      – Это еще зачем?

      – Ну, не надо спрашивать, пустите, и все! Я очень хочу, я специально пришла раньше.

      Неизвестно, кто был смущен сильнее: она своей просьбой или он – невозможностью отказать. Отказать-то он мог, ясное дело, только за что обижать, чем отказ мотивировать? Если она лишний час сна оттяпала у себя – надо признать, поступок, и лестный, как ни крути… Мельников пропустил Наташу впереди себя.

      Ее стоя встретили удивлением и англоязычной приветливостью:

      – Good morning!.. Look, who is coming! – Why? Welcome!.. How do you do?[5]

      Она села за последнюю парту, и на нее глазели, шепотом обсуждая, в чем причина и цель этой необычной ревизии… Мельников хмурился: начало было легкомысленное.

      – Садитесь, – разрешил он, снимая с руки часы и кладя их перед собой.

      – Ну-ка, потише! В прошлый раз мы говорили о Манифесте семнадцатого октября,

5

Доброе утро!.. Смотрите, кто пришел! – Зачем? Добро пожаловать!.. Как дела? (англ.)