Доживем до понедельника. Ключ без права передачи. Наталья Долинина

Чем дальше читает, тем резче обозначаются у него желваки.

      – Нет, ты послушай. – И он принялся читать вслух:

      «Уважаемый Илья Семенович!

      Не имею времени зайти в школу и посему вынужден обратиться с письмом. Моя дочь Люба систематически получает тройки по вашему предмету. Это удивляет и настораживает. Ведь история – это не математика, тут не нужно быть семи пядей во лбу, согласитесь…»

      – Согласись, мама, ну что тебе стоит? – зло перебил сам себя Мельников.

      «Возможно, дело в том, что Люба скромная, не обучена краснобайству и завитушкам слога. Полагаю, девушке это ни к чему.

      Я лично проверил Любу по параграфам с 61-го по 65-й и считаю, что оценку „4“ („хорошо“) можно поставить, не кривя душой».

      – Они лично, – прокомментировал Мельников, – считают!

      «Убедительно прошу вторично проверить мою дочь по указанным параграфам и надеюсь на хороший результат.

      С приветом, нарсудья Потехин Павел Иванович».

      – Вот так, мама, ни больше ни меньше. И всё это на бланке суда – на бумагу даже не потратился! – Он скомкал письмо, встал, заходил по комнате. – Зато не пожалел усилий, чтобы адрес узнать!

      Звучала механическая музыка.

      – Зачем же так раздражаться? – сказала мать. – Ты же сам говорил: если человек глуп, то это надолго.

      – Это Вольтер сказал, а не я, – поправил Мельников автоматически. – Но понимаешь, мама, глупость должна быть частной собственностью дурака! А он хочет на ней государственную печать поставить… Он зря старался, Павел Иваныч… В этой, по крайней мере, четверти Любины «тройки» и «четверки» зависят уже не от меня…

      Я перейду в другую школу,

      Где только счастье задают…

      – Что-что-что? Я не поняла, Илюша… Куда ты перейдешь? – встревожилась мама.

      – Да никуда. Это стихи такие.

      Потом, стоя у окна, он курил – хотя в этой комнате не имел на то права.

      – Опять моросит? – поинтересовалась старуха.

      Он отозвался тусклым, без выражения, голосом:

      – Мам, не замечала ты, что в безличных предложениях есть безысходность? «Моросит». «Темнеет». «Ветрено». Знаешь почему? Не на кого жаловаться потому что. И не с кем бороться!

      Явно желая отвлечь сына, Полина Андреевна вдруг всплеснула руками:

      – Илюша, посмотри, что я нашла!

      Из большой шкатулки, где, очевидно, хранятся реликвии семьи, она извлекла фотографию. Протянула сыну. Он взял без энтузиазма.

      Это был выпуск семилетней давности. Рядом с Ильей Семеновичем стояла Наташа. Мельников глянул и помрачнел еще больше. Отошел к окну.

      – Сколько я буду просить, чтобы она зашла к нам? – перебирая в шкатулке другие фотографии, сказала Полина Андреевна. – Тебе хорошо, ты ее каждый день видишь…

      С таким выражением глаз оглянулся сын, что она предпочла не углублять.

      А он ушел в свою комнату. Не находя себе дела, присел к пианино. Взял несколько аккордов.

      Полина Андреевна держала в руках фото, которое всегда делают, когда рождается ребенок: на белой простыне