Любовь-неволя. Евгений Петропавловский

ждала, пока ты поешь, чтобы унести посуду. Но когда миновала неделя болезни, ты ощутил, что уже вполне в силах подняться с постели. И перед обедом попросил не приносить табуретку, а накрыть на стол.

      Когда она позвала тебя обедать, ты с удивлением увидел, что на столе стоит всего одна тарелка, наполненная дымящейся куриной лапшой, а рядом – небольшое круглое блюдо с уложенным аккуратной башенкой золотистым сискалом14.

      – Не понял, Мариам: почему одна тарелка? А ты как же?

      – А я не буду.

      – Почему?

      – Не могу… – она замялась, опустив взгляд. – Я потом пообедаю.

      – Слушай, так дело не пойдёт, – обиделся ты. – Я тогда тоже не буду есть. Пока не объяснишь, в чём дело.

      – Но ты же знаешь, у нас адат…

      – Ну и что?

      – Адат не разрешает женщине сидеть за одним столом с мужчиной.

      – Ты это серьёзно, Мариам?

      – Конечно.

      До сих пор ты не знал, как с ней обращаться из-за непривычной двойственности ситуации. Совсем недавно ты обладал этой женщиной. И в то же время фактически продолжал оставаться её собственностью. Так мог ли ты первым – скажем, привлечь к себе, обнять, поцеловать её? Чужая душа – потёмки; поди угадай, какие у неё планы на твой счёт… Эти сомнения до последнего момента не покидали тебя, однако теперь их сломало, как внезапный паводок ломает старую обветшалую плотину. Все барьеры перехлестнула, разрушила, смела прочь внезапная волна нежности и умиления.

      – Господи, какая ерунда, глупышка! – воскликнул ты.

      И, порывисто склонившись к Мариам, впился в её губы жадным поцелуем. А потом не удержался от мгновенного искушения – полез рукой к ней под халат… и твои пальцы не нашли под ним трусиков.

      – Отпусти, Серёжа, – прошептала она радостно замирающим голосом. – Что ты делаешь, ну прямо как мальчишка, перестань, ведь ты ещё не выздоровел.

      – Выздоровел. Я сейчас тебе очень просто это докажу.

      – Не надо мне ничего доказывать. Тебе полагается лежать и набираться сил. Хотя бы ещё несколько дней не надо, я прошу.

      Но ты слышал не слова, а те ласковые, певучие, дрожащие нотки, которые выдавали желание, звали и говорили: «да-да-да!». Ты сел на стул и увлёк Мариам к себе на колени. Она уже ничего не говорила, но в подобные минуты и не нужны никакие слова, чтобы понимать друг друга. Широко раздвинув ноги, она подалась всем телом тебе навстречу. Ваши тела слились, как намагниченные, ударились друг о друга, яростно и судорожно – и продолжали биться, сливаясь и разъединяясь, сливаясь и разъединяясь, сливаясь и разъединяясь со стихийной неудержимостью… Это было блаженно и неминуемо, как гибельная встреча ревущего цунами с заждавшимся берегом.

      Ты смотрел снизу вверх на Мариам; а она прикрыла глаза, и её ресницы ритмично вздрагивали при каждом толчке навстречу тебе. Она откинула голову назад, и длинные чёрные волосы сыпали искры и метались колдовским пологом у неё за спиной… Сидя на стареньком скрипучем стуле, ты крепко держал её за талию (о, эта блаженная амплитуда, она неуклонно

14

Сискал – большие кукурузные лепёшки.