Канатоходцы. Том I. Татьяна Чекасина

чё ты… на полу?

      – Тапки…

      – Серёжа, наверное…

      Варя отодвигает ширму, и – за пределы «спальни», – отделённого от комнаты уголка. Фонарь с улицы вряд ли выдаёт его мимику.

      Она обратно:

      – Дрыхнет ангел. Правда, тапки?..

      Рука (фрагмент ведра с водой, сумки с продуктами) бух ему на грудь.

      – Не дави!

      – Молился, небось?

      Выдало! На коленях! Болтовня непонятно с кем»! Не диалог, игра в одни ворота… Спит Варя крепко, по-крестьянски, по-грязныхски. Не удивительно, – её девичья фамилия Грязных, да и родом из Грязновки.

      – Не тапки, на коленях ты! Я обрадела.

      С её говора: обрадовалась. «Ну, тупица!»

      – Как тогда! В общаге-то ни колен приклонить, ни молитву вознести: вокруг толпа неверных. И тут Наталья Дионисовна! На квартиру берёт! «Я не верую, а вот мой внук Пьер – набожный с детства». Как мне глянулся твой портрет! И вышло счастливо…

      Тупица, дура!

      – А чё за… крик ребёнка?

      – Мы, маленькие, невинно угодили в милицию. И – бьют. Брат: «По голове не надо!» Я – на защиту. И далее бьют только меня…

      «Ха-хи-и-ха! Петрушка!» – молнией. И вновь крик ребёнка. Но не так надрывно.

      – Петруша, так оно! В этой стране деток бьют! – ну, врёт! – А ты набожный с детства… – Это хоть немного правда.

      Пётр топит дровами три печки: две голландки и одну с плитой. Утром за дровами не надо, они в тамбуре. Поленницы более трёх метров. Одновременно встаёт Варя, кухарит (повар другая). Когда по графику надо мыть общие коридор и туалет, она с лентяйкой. А брат меняет воду в вёдрах. Сегодня – Пётр. Мишелю на пруд.

      Наконец, чай. «Цвета дёгтя». Also schprach грандмаман (Пётр так назвал в период его интеллектуальных юных дней).

      – Бонжур, Пьер!

      – Бонжур.

      – Ныне мой вещий сон!

      Отвратительно! Сны вытесняют дневные впечатления (Фрейд). Вот и «вытесняй» наедине, не докладывая другим! А Варя: «Баня – к выгоде. Огород – к добрым отношениям». У грандмаман – «вещий», и вещает гибель. Кого-нибудь убьют или намедни грохнули. «Ха-хи-и-ха!» И винтом в голове вопль мальца, будто его режут.

      – О, увольте!

      Контрудар: радио врублено. К нему – комментарии:

      – В Верхотурье тридцать два!

      – Холод, Наталья Дионисовна, – кивает Варя.

      «Воздаяние: Долго прятались эсэсовские каратели “лесные братья”… Пойманы убийцы. От народной кары никому не уйти».

      – Они, – Пётр нервно щёлкает по газете, – наверное, хотели бы в населённый пункт, где и ныне тридцать два! А им – вышак[19]! «От народной кары никому не уйти!»

      Куртки отмывать. Холодная водопроводная вода (на кран надевают шланг) идёт в котёл, вделанный в печь. Другое плохо: девять метров коридора до общего унитаза. Домоуправление говорит – трубы в квартиры будут (как коммунизм!) Но более реально: дом снесут. С выдворением на окраины. Это могут гады!.. Вдруг злоба падает, как температура: отрадно видеть, как Варины руки треплют добычу. Уйдя в мыльную пену, выпрыгивают вновь. Всё отмоют такие руки!

      Темноватым

19

– высшая мера наказания (арго преступников).