Канатоходцы. Том I. Татьяна Чекасина

Назван «милым мальчишкой».

      – Как тебе «Пепел и Алмаз»?

      – О, великолепно!

      Буквально умирал с Цибульским. И мог умереть. Двадцать шестого января в международный день террористов… О, нетерпеливые и уходящие, гибнущие в канавах! Гости… Ибо нет хозяев на этой земле…

      – Видел «Расёмон»?

      Бурление в такт шагам:

      Данной девице давно за тридцать.

      Она не очень молода,

      но девушкой была недавно,

      И это грустно, но не странно:

      умна, бедна, скромна.

      На пруду его лунка. Рыбаки оградили флажками.

      Не гоните серого волка.

      Дайте мне на воле погулять.

      Не надеюсь – долго.

      И капкан захлопнется опять.

      – Тюремная лирика! – хохот, слёзы…

      У кинотеатра – афиша. На ней – самурай. В назидание Майе (и не только ей):

      Предупреждаю – не зевай:

      я одержим нечистой силой.

      Я оборотень. Самурай.

      А вовсе не «мальчишка милый».

      Пётр

      Бегает по перрону, оглядывает вагоны: нет его? Не доехал? Наверное, в вокзале, который когда-то притягивал их, детей, манил в другие города, на другие материки… Буквально за шторками ресторана виделся иной мир, иные берега, более богатые люди… Ныне тайны нет. Обыкновенный кабак. Трогает ручку двери, которая угодливо открывается. Швейцар в форме, но железнодорожной, и с виду вагонный проводник. Никого?

      Хрипленькое, тихонькое:

      – Петро, я тут давно.

      Да ведь явился Пётр не по местному времени, а по московскому!

      – Дачку толкнул?

      – Ка-кую дачку?

      – Твою, Петро. Где она, в какой-то…утке?

      – Старая Утка, деревня.

      – Винтовки берёшь? Одиннадцать стволов? Или денег нет? – кривая улыбка.

      Ответ Петра эту улыбку так выпрямит, что гость будет рад ехать из гостей…

      – …не ранее лета…

      А ведь превратился, было, в какого-то монаха, уповая на волю бога, свою утратив.

      – Ладно-ладно, – кивает гость.

      – Телефон не мог набрать? – тон, не допустимый ранее с «боевым товарищем», как говорит брат…

      – Телефон не то, не так…

      – Завтра к обеду будь. День рождения бабушки. – Оглядывает и оценивает не более, как дядьку недалёкого, но издалека.

      В ответ – опять кивки.

      Не та терапевт! Индульгенция выдана глупой Марьей Тимофеевной, а в кабинете неглупая еврейка (много евреев в городе).

      – Мёрзните? – С недоверием…

      На нём два комплекта тёплого белья (для нагона температуры). Градусник отдаёт, – волнение, как на трамплине.

      – Температура тридцать семь и пять… – Обдумывает!

      На верхнем кармане халата нитками: «Шира Исааковна».

      – Исаак жену за сестру выдал, когда ей грозила опасность…

      – Мы плохо помним нашу историю…

      Не Библию, а именно историю, и – «нашу». Думает, – еврей? Он брюнет…

      – Великий народ, создатель религии…

      – У некоторых иное мнение. Пятерых! И ещё будут.

      – Ну,