Голуби над куполами. Татьяна Окоменюк

Пойдем, Иван, дальше, а то желудок уже марш играет. Мне тот сухарь, которым я позавтракал, – что слону дробина. Надо закругляться с первичным осмотром, – и они неспешно скрылись за углом.

      Там лабиринт заканчивался, упираясь в последнюю дверь. История со штурвалом повторилась, только теперь рядом не было Паштета с его скрепкой. Пришлось возвращаться к свалке, где у двери лежала куча добра, признанного «годным». Бурак вытащил из нее моток проволоки и потопал обратно к пыхтящему в тупике Лялину.

      Пашка растерялся. С одной стороны, ему было интересно, что находится за последней дверью. А, с другой, нельзя было после ссоры идти на контакт первым. Не по понятиям это…

      Прислушавшись к звукам, долетающим из-за поворота, он понял, что проволока недругам не помогла. Тетух подбросил вверх кубики: 2/2 – «нет ни малейшего шанса». «Гыыыы!» – злорадно потер он руки и налегке отправился обратно.

      У опера с Петровки порядок с подготовкой,

      Захват, подсечка, самбо, карате.

      И сердце замирает, когда он вынимает

      Из кобуры свой табельный ТТ,

      – заполнило гулкое эхо коридоры лабиринта.

      Глава 3

      Притирка

      Батюшку с Владиком Паштет застал за работой. Те восседали на перевернутых набок дощатых ящиках над горой муки, высыпанной на пол из пятидесятикилограммового рогожного мешка. Зачерпывая зерновой продукт большими мерными стаканами, мужчины рассыпали его в яркие бумажные пакеты, украшенные рисунком мельницы. Видя, как Владик то и дело засовывает в муку грязные, в язвах, руки, предварительно почесав ими давно не мытую голову, Тетух с трудом сдерживал рвотные спазмы. Присмотревшись внимательно, он понял, что продукт лежит не на голом полу, а на прозрачной полимерной пленке. Из такой же пленки на работниках были защищающие одежду самодельные пелерины. Но их руки, ноги, волосы, лицо были белыми и пушистыми, совсем как у реликтовых гоминидов йети.

      Фасовщики работали споро, их действия напоминали движения роботов: раз – зачерпнули, два – высыпали, три – сорвали защитную пленку и зажали пальцами самоклеющееся отверстие пакета. При этом они что-то бубнили себе под нос. Павел напряг слух – ну да, не показалось: монах разучивает с Владиком девяностый Псалом «Живые в помощи». Он уже слышал его на зоне от одного сидельца. Посмеялся тогда над набожностью нестарого еще мужика, а слова молитвы – поди ж ты! – запомнил…

      – Что ж вы так долго? Мы уж волноваться начали, – всплеснул Русич испачканными мукой ладонями. – А где же ваши товарищи?

      – Тамбовский волк им товарищ! – харкнул Паштет на пол. – Дай че-нить пожрать.

      – Свежего завоза не было. В ассортименте – все тот же блевонтин, – в голосе монаха не было ни малейшей иронии.

      – Давай блевонтин!

      – У нас не принято в одиночку трапезничать. Вот придут остальные, тогда и…

      – Че за гонево, Жорик? У меня – язва. Если я с утра за ворота ниче не закину, через час-другой начинаю блевать вприсядку. Оно тебе надо?

      – Не