Исключительно твой. Юлия Резник

делать я?

      – Любить меня. Рожать детей, создавать уют в доме…

      Улыбка Афины немеет. Застывает на лице рваным шрамом.

      – Ох, ты ж, черт! – спохватывается она. – Я ведь обещала провести с малышней зарядку!

      – Постой. Тебя что-то смутило в моих словах?

      – Нет! Но ты рассуждаешь… хм… очень патриархально. Прости. Мне правда нужно бежать.

      Афина наклоняется, чтобы забрать пустую чашку, и, прихрамывая, идет к лагерю, где ее дожидается детвора. Интересно, как она собирается заниматься с травмированной ногой? Не сводя обеспокоенных глаз с Афины, набираю Мишу.

      – Мих, скинь мне всю имеющуюся документацию по лагерю.

      – Зачем? Тут же все решено.

      – Ничего не решено. Давай, скидывай. И это… скажи мне, насколько заключения об аварийности соответствуют действительности?

      – Да как сказать? Половина таких лагерей по всей стране находятся в похожем состоянии. И ничего. Работают.

      – Ясно. Я подумаю…

      Пока Афина довольно профессионально гоняет детей, я изучаю имеющиеся у нас экспертизы. Делать что-то у нее за спиной неправильно. Не мешало бы ей рассказать, кто я такой, и какой мой интерес, но я пока мало представляю, как это сделать, чтобы она, недоверчивая, поверила, что я ей не враг. Да и не привык я по-пустому сотрясать воздух. Пока у меня нет четкого, согласованного со всеми заинтересованными лицами плана, не о чем и говорить. А чтобы такой план появился, мне с командой нужно проделать кучу дополнительной работы. Любые изменения в плане застройки требуют обоснованных аргументов. Чтобы никто из партнеров не смог упрекнуть меня в том, что я спутал бизнес с личным. Ну и чтобы у родителей не появилось еще одного аргумента против Афины, да… Этот риск мне тоже стоит учитывать.

      За время зарядки Афина еще несколько раз отвлекается на телефон. Рука дергается набрать одного надежного человека, которого я иногда привлекаю для сбора информации, но… в последний момент я отказываюсь от этой мысли. Не насовсем, если уж откровенно, на то, чтобы рассказать мне свою историю, я даю Афине аж целых два дня. Мне это кажется справедливым.

      В работе день проходит незаметно. Наступает время обеда. Пустой желудок урчанием напоминает о том, что я со вчерашнего дня ничего не ел. С завистью смотрю на кипящую в котелке кашу, которую хохотушки-блогерши по какому-то недоразумению зовут пловом.

      – Марат! Иди к нам, что смотришь? Мы тебя накормим, напоим…

      – И обогреем! – смеются.

      Замечаю мелькнувшую между деревьев знакомую юбку.

      – Насыпай, – киваю. – И сюда… – подставляю еще одну тарелку. – Спасибо, дамы.

      – Эй! Эй! Ты куда это собрался? А мы?!

      – Да к Афине он, девочки, – хохочет Леська. И ее смех тонет в оглушительном раскате грома. Девчонки визжат, толкаясь и мешая друг другу, быстренько сворачивают застолье. Дождь начинает накрапывать… Тучи сгущаются на глазах, топя лазурь в черничном. Я бреду по дорожке с двумя тарелками, как официант. Афина, спрятавшись под козырьком покосившейся беседки, о чем-то горит по телефону. Ее брови нахмурены. Лицо – застывшая маска, которая идет