Девочка с косичками. Вильма Гелдоф

слова о политике! – повторяет он. – Только флирт, больше ничего. – Смягчившись, Франс спрашивает: – И чему же ты научилась, Трюс? Изобрази-ка.

      Трюс снова вздыхает, но все-таки встает. В тот же миг раздается воздушная тревога. Франс только что показал нам просторный подвал, но никто из мужчин не двигается с места.

      – Здесь бомбить нечего, – объясняет Тео.

      Пока ревет сирена, Трюс с вымученной улыбкой прохаживается туда-сюда вдоль стола. Ее бедра дергаются, будто она хромает. Я прикрываю рот рукой. Может, если она еще недельку потренируется, но это… У меня вырывается смешок. Потом икает Абе. И тут уже грохаем мы все.

      Вигер хлопает себя по коленям от хохота.

      – Задница что надо, – говорит он сквозь смех. – Этого не отнять.

      Хохот старика Виллемсена переходит в приступ кашля.

      – Да провалитесь вы! – кричит Трюс. Она останавливается, широко расставив ноги и уперев руки в боки. – Сами бы попробовали!

      Вигер встает и неожиданно ловко и вызывающе принимается вилять бедрами, вызывая очередную волну хохота.

      – Смейтесь-смейтесь. – Лицо Трюс нервно подергивается. – Я думала, дело серьезное. Что этот тип… что его нужно скапутить.

      – Чего-чего? – переспрашиваю я.

      – Грохнуть! – рявкает Трюс.

      – Пойдем-ка. – Франс мягко берет ее за локоть и ведет в прихожую.

      Мы все еще трясемся от смеха.

      Через десять минут они возвращаются. Сирена умолкла, и в комнате внезапно воцаряется мертвая тишина. Рука Франса бережно покоится на плече Трюс. Бедная моя сестра!

      – Мать честная! – вырывается у Вигера.

      Остальные молчат. Пылающее лицо Трюс покрыто слоем пудры, на веках лежат синие тени, губы – ярко-красные, как у клоуна. Понятия не имею, где Франс раздобыл косметику. Госпожу Андриссен я как-то раз видела – не думаю, что она красится. Мою сестру окутывает облако навязчивого приторно-сладкого аромата. Так пахнут только шлюхи. Мне ли не знать: за углом нашего дома узкий переулок, где работают несколько ночных бабочек. Рука Франса на плече у Трюс напоминает о покровительственном жесте сутенера.

      Виллемсен кашляет и отворачивается, но я успеваю заметить промельк удивления в его глазах. Абе закусывает губу и прикрывает рот рукой. Только Вигер лыбится безо всякого стеснения.

      – Ты такая красивая, Трюс, – говорю я, потому что остальные молчат – и потому, что мне, как ни странно, действительно так кажется.

      – Ой, закрой варежку, зараза! – огрызается она.

      Как объяснить ей, что я ничего плохого не имела в виду?

      Трюс вырывает из рук Франса зеркальце, подносит к лицу и впивается в него взглядом. Потом поворачивается ко мне. И мы одновременно разражаемся смехом. Трюс падает на соседний стул, хватает меня за руку и визжит от хохота. Из нее выходит столько напряжения, что смех едва не превращается в плач.

* * *

      Пока я высматриваю нашу «мишень», Трюс не поднимает грустных глаз.

      – Эй, цыпочка! – дразню я ее.

      – Никакая я не цыпочка! – яростно шепчет она.

      – Задница