Слишком поздно для «прости». Ольга Емельянова

для девочек «Моллюска».

      По правде говоря, это мог быть кто угодно: местная костюмерша, зрительница, уборщица или старая знакомая нового знакомого, но вместо того, чтобы узнать имя собеседницы простым житейским способом (вопросом через рот), Кёртис решил «Не можешь вспомнить – придумай!». А так как фантазии этому парню создатель отсыпал больше, чем мозгов, уже через три лишних вдоха перед Майклом стояла Лилиан Гиш собственной персоной, с распущенными волосами и, что за бесстыдство, совершенно без чулок.

      – Давай помогу, – прохладные пальчики «Лилиан» неожиданно ловко легли поверх его ладоней и, высвободив из них упрямые ленты галстука, заметались стайкой мотыльков у шеи. Фантазия не просто брала всё в свои руки (в обоих смыслах этого выражения), но и вела себя, будто так оно и надо – а это уже было подозрительно. Попробуй-ка вспомнить, когда это незнакомые девушки хватали тебя за воротник, пропустив приветствие и десяток других намекающих на приличие прелюдий.

      – Кто ты? – внезапно осипший голос чудом не дал позорного "петуха" – что поделать, расставание с приятным мороком во имя благоразумия – дело, конечно, правильное, но отдаёт горчинкой.

      Прерываться на реверансы девчонка явно не спешила: слишком увлеченная процессом, она напевала что-то смутно знакомое и продолжала колдовать, лишь мельком прервавшись на короткое «звезда сегодняшнего вечера, конечно», но большего и не требовалось. Губы сами растянулись в нахальной улыбке, ведь сегодня Майкл Кёртис будет играть в бабочке, завязанной самой сестричкой Адамс! Причём, если верить своим ушам, младшей – красоткой с белокурыми кудряшками, которые так забавно выбиваются из пучка, когда она танцует. Он помнил это с новогодней ночи три года назад. Тогда трио Адамс сводило с ума публику "Мартиники", и хоть ни декораций зала, ни лиц гостей привередливая память не сохранила; в том, что у Конни Адамс был огромный веер из чёрных перьев, Кёртис не сомневался. Как и в том, что её тонкое сопрано невозможно спутать с глубокими голосами старших сестёр.

      – У вас все в Нью-Йорке такие невоспитанные?

      – Ч? Что? Нет, почему?!

      Конни смеётся, затягивая узел и расправляя бабочке «крылья».

      – Значит, мне повезло столкнуться с самым некультурным жителем? Вот это бинго! Тогда быстро рассказывай, как зовут тебя, как ты мне благодарен и сними уже эти ужасные тёмные очки, не настолько уж я и ослепительна.

      – Майкл Кёртис, саксофон, благодарен по гроб жизни, очки не сниму. Вдруг, твоя красота превратит меня в камень? И кто тогда сыграет тебе Moonglow?

      Она замолкает. Видимо, раздумывает. А может, пытается разглядеть в мрачных стёклах тайну, которая… Майкл чудом успевает уловить движение воздуха у левой щеки, и подхватывает запястье Конни за какую-то секунду до того, как его очки будут сброшены; или приподняты – какая, к чёрту, разница.

      – Ц-ц-ц, – ему бы злиться, дураку, что любопытная девчонка чуть не спустила их приятное знакомство в канализацию, но губы Кёртиса вопреки его желаниям