Слишком поздно для «прости». Ольга Емельянова

– когда Кёртис добрался до «Виктролы», Сандра, негромко сетуя на погибшего мужа – виновника всех горестей дня сегодняшнего, шелестела бумажными конвертами с пластинками. На боку фонографа, как и несколько лет назад, верный пёс вслушивался в голос своего хозяина, звучащий из раструба. Желания провести по рельефному шильдику пальцами, повинуясь привычке, сегодня не возникало. Были дела поважнее.

      – Я тут подумал…

      – Тебе стоит поменять рубашку, Майкл.

      Кивок. Он выжидает. Сейчас Сандра уточнит, какую пластинку поставить, после чего начнёт неспешно перелистывать конверты; Кёртис махнёт чёлкой на третьей секунде – тогда прелюдия перерастёт в хриплый шорох мелодии, выбранной вне зависимости от воли слепой "рулетки". Наконец, голос донны подпустит к себе ту ноту нежности, которую Кёртисы знали задолго до гибели отца, и можно начинать разговор. Понять, почему Сандра Марино – своенравная "звезда" мафиозных подмостков тайно благоволила именно этим сиротам, не смог бы даже Джон Кейнс, а этот парень разбирался в вещах посложнее. Младший сын Сандры, Джованни, списывал поведение матери на возрастную сентиментальность, знакомые семьи – на банальную жалость, сама же донна чихать хотела на причинно-следственную связь.

      – Ты что-то хотел спросить?

      Майкл улыбается коронной мальчишеской улыбкой, за которую некогда мог выручить пару яблок, материал для статьи или несколько часов женской ласки.

      – Да. Я подумал – раз Вы устроили меня в оркестр к Банди, то заслуживаете страдать вместе с остальными.

      Пауза как разрешение продолжать.

      – Столик в «Моллюске» поближе к сцене, сегодня в полночь. Шоу будет первоклассным: такое не испортит даже бездарный саксофон.

      – Я ошибаюсь или это приглашение на свидание? – она смеётся как ведьма из старых немецких сказок: слишком развязно и кокетливо. Какой нонсенс для шестидесятилетней статной дамы, какое торжество для грешной итальянской «Ма». – О, caro, меня тоже всегда влекло к тем, кто постарше! Но сидеть в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка в одиночку, как спятившая старуха…

      Было два пути, он знал это с самого начала: смириться, позволив итальянке выиграть в нелепой игре «уговори меня», или перешагнуть черту. Поражениями Майкл был сыт по горло.

      – Думаю, среди гостей найдётся тот, кому Ваше появление доставит радость…

      «Лимончелло» заполнил тишину обеденной кантатой со звоном тарелок и мягким баритоном болтовни.

      – Знаешь, кто это? – неожиданно тихо и мечтательно. Кёртис хотел было назвать имя, как вдруг понял, что Сандра сменила тему. Движение ручки, нежное касание острия иглы к пластинке, ни с чем не сравнимый сладкий шорох первых секунд записи подтвердили догадку.

      – Конечно… – выдыхает он, готовый переждать ностальгию донны под лёгкие ритмы мелодии «Torna a surrie».

      – Эррико… Карлучи никогда не любил музыку, а у меня внутри всё заходится от этого голоса. Слышишь? Так поёт Неаполь… – и снова вдох, и снова тишина,