Слишком поздно для «прости». Ольга Емельянова

лукаво поглядывая за Сандрой, и легким жестом смахнул свой бокал в ладонь, – Чудесный голос, не правда ли?

      Светская беседа, соприкосновение фужеров, мягкие улыбки пожилой пары, вспоминающей былую романтику – вот и всё, что увидел бы праздный наблюдатель. Да и кому пришло бы в голову, кем были друг другу эти два словесных фехтовальщика с улыбками Джоконды на губах.

      Сандра сделала глоток, стараясь скрыть, как дрогнула её рука, стоило только услышать глубокое сопрано со сцены. Этот вечер, точно, решил проверить на прочность совсем не железные нервы железной леди – к обществу призраков добавлялся призрак счастливого брака её единственного уцелевшего сына, Джованни. Глэдис как всегда была роскошна и звонка, бенгальский огонь, призывно горящий для всех мужчин этого зала, но не способный согреть ни одного из них.

      – Как поживает Джованни? – дьявол словно читал мысли, но нет, он слишком хитёр, чтобы шагать по верхам. Фрэнк Конте всегда предпочитал операции на внутренних органах. Сейчас, например, якобы изучая глубину цвета вина в своём бокале, он исследовал миокард вдовы Марино, – Слышал, ему иногда дают купить лишнюю бутылку молока? Отпусти уже парня заняться серьёзными делами. Мне как раз нужен счетовод… Да и самой пора возвращаться к обязанностям.

      Это была их старая игра, лёгкий флирт с мотивами танго, щекочущий нервы танец на углях. Словно не было ни смерти Карлучи, ни бегства Гвидо в ряды новобранцев, ни той опалы, что нависла над оставшимися Марино лезвием гильотины с единственно сдерживающей нитью – нитью жизни Фрэнка Конте. Сандра засмеялась, как когда-то в цветущем фруктовом саду она смеялась над черноглазым и меднокожим мальчишкой, прижимающим к груди три ворованных апельсина, принесенных в дар.

      – Знаю я твои песни, змей-искуситель…

      – На запретный плод они почему-то не действуют. Но, может, у меня есть шанс сразить тебя танцем?

      06 июля. Нью-Йорк

      02:17

      – Танцем дело, конечно, не кончилось… – Конни «внезапно» увлекается белой ленточкой своего неглиже и замолкает, позволяя и без того знойной Монифе дойти до температур парового котла. На это уходит всего четыре секунды. В полумраке комнаты сложно разглядеть шоколадный лоб служанки и уже тем более – капли горячего пота на нём, но за двадцать лет младшая Адамс научилась определять точку её кипения. Ещё полсекунды. Можно.

      – … Он пригласил меня на второй. Правда, у старикашки был не самый удачный день, потому что появилась Лаверн. Две улыбки, тысяча извинений, и прокурора оставили с носом. А потом были овации, а потом – букеты в гримерной, и оркестр… Ох, Монифа, какой сегодня был оркестр…

      Глэдис закрывает глаза. Нескончаемый щебет сестры не стихает, но словно отслаивается от тишины гостиничного номера, смиренно отступая на второй план. Остаётся только дождь. Мерный, настойчивый шум с перебором капель по стеклу. Глянцевые дорожки, вобравшие в себя тусклый свет настольной лампы по эту сторону и огни огромных светящихся букв «H» и «О» – по ту. Где-то этажами ниже,