Записки времён последней тирании. Роман. Екатерина Блынская

рука которого властно лежала на её левой груди и неохотно убиралась оттуда Агриппиной, когда она принимала вино у раба.

      – Давай уйдём из дворца? – спросил Луций чуть слышно.

      Ланувия, толстая и потная, уже уставшая смотреть на нас сверху, отступила назад и стояла, почти не надзирая, а уморенно глядя на безостановочно радеющих танцем промасленных гречанок.

      – За мною смотрят.– сдув с лица выпавшую прядь, сказала я едва шевельнув губами.

      – Они подумают, что мы ушли уединиться.

      – Так и должно быть. Ложе в кубикуле уже постлано для нас с тобой и завтра фулоны донесут о свершённом между нами.

      – А я их разочарую.

      – Что ж… – вздохнула я.– Тогда мне попадёт…

      – Выходим тихо и идём в сады. Я возьму лацерну и мы оба закутаемся в одну.

      Я вздрогнула.

      – Это как же?

      – Увидишь. Как Дафнис и Хлоя…

      Мы выскользнули из дворца в непроглядную ночь Сатурналий. Ланувия, затолканная Луцием в приготовленную нам кубикулу и запертая на ключ снаружи не смогла прознести ни звука. Она боялась, что её выпорят. Через минуту, две, Луций привёл к дверям кубикулы центуриона, охранявшего галерею.

      – Ты должен пойти к женщине, в эту спальную и там совершить то, что обычно совершается во имя рождения детей.

      Я беззвучно хохотала, закрыв рот, глядя, как центурион с ужасом и подобострастием смотрит на Луция. Луций снял с себя золотой венец и сунул центуриону.

      – Я не впервой прошу тебя… Сегодня… это моя самая невинная просьба.

      – Но я женат! – взмолился обиженный центурион, взявшийся за вспотевший лоб.

      – Я беру этот грех на себя.– сказал Луций, и хитро улыбнувшись, толкнул кулачком кожаный нагрудник воина.

      – Ох… – вздохнул тот.

      Луций завёл его в полумрак комнаты, где тихонько подвывала испуганная Ланувия, и вышел через несколько мгновений.

      – Если что… они там разберутся.– сказал он, подтягивая меня к себе за пояс.– Думаю, она уже счастлива… ну, а он… пусть постарается ради империи и Августа.

      Я залилась смехом, обвивая его сильные плечи рукой.

      – Ты мил мне… – сказала я и поцеловала его в мочку уха.

      – Ты мне тоже, наверное, будешь мила… – ответил Луций.

      Мы ушли так тихо, что даже Агриппина, видимо, уверившись в том, что я полностью на попечении верной Ланувии, не покинула пира. Хотя, может, она и покидала пир, прислушивалась к звукам из – за запертой двери, что-то выглядывала в замочную скважину… Но оттуда доносились угодные ей звуки и оттого нас так и не кинулись, пока мы не вернулись из Сервилиевых садов

      Нас, к счастью, не остановили ряженые и другие буйные и пьяные горожане, когда мы плелись по улочкам, пересмеиваясь и перешёптываясь под плащом, намокшим от внезапного дождя и пахнущего козами. До окраины Города мы добрались за короткое время всё время мешаясь