Записки времён последней тирании. Роман. Екатерина Блынская

сказала, ещё войдя, дал понять, что главный здесь он, но, тем не менее, подошёл к матери и дяде и, преклонив колено, целовал их руки.

      После, переговорив неслышно с ними, подозвав раба поправить ему сандалии, оглядел величественный зал, с многочисленными гостями и весёлыми лютнистками в уголке.

      Конечно, он уже успел попировать с друзьями и возницами на краю Аргилета и теперь пришёл только почтить свою мать и дядьку. Да ещё посмотреть меня. До этого его предупредили, что он теперь должен ещё доказать свою мужественность, если уже доказал свою силу и ловкость, выступая в состязаниях.

      Я не надеялась, что буду первой, но оказалось, что раньше пятнадцати лет Луций не помышлял о женщинах. Тут права была Агриппина, пресекающая его физические желания занятиями с Сенекой, который сейчас вовсе не показался мне добродетельным, шепчась с молодой женой, которую так скоро отыскал в Риме после возвращения из ссылки.

      Во всяком случае, Луций хотя бы не был отвратительно пьян. Мать шепнула ему что – то, склонив голову, затейливо убранную рыжими кудрями. И он посмотрел на меня. Коротко, но любопытно.

      Я не могла оценить его внешности. Да, упражнения уже развили его тело, и ноги были без единой капли жира, но всё предвещало, что с годами он может «расползтись» и набрать вес. Однако, меня не беспокоило это. Меня волновал пояс, который влез мне под рёбра и не давал проглотить ни куска перепёлки, ни гребешка, ни выпить вина, которое я держала в кубке полной кистью и уже за вечер нагрела. Я должна была изображать молодую Венеру. Или вакханку… Или кого – то там ещё…

      Начались короткие мимы в которых вышли сенаторы и матроны, заставленные Агриппиной ради увеселения Клавдия и его детей. Луций перебежал зал, и, сделав несколько петель бегом между столов с угощениями, приблизился и сел ко мне на ложе. Рядом, так, что я чувствовала по дыханию, что он съел только что.

      – Ты вольноотпущенница сенатора… Авла Актэ, которую мать прочит мне в наложницы? – спросил он весело, чуть опрокинувшись спиной на меня, придвинутую к спинке ложа.

      – Я.– прошептала я и отхлебнула фалерна. – А ты не знаешь этого, да?

      – Ты очень хороша. Но я тебя не хочу. – сказал Луций, вздохнув.– И наверное, не захочу никого…

      – Почему? – спросила я, игриво улыбнувшись, как делала всегда со стариком Авлом.

      – Я устаю. И мне не до вас, не до женщин.– Луций увесистым киликом, полным вина, показал на танцовщиц в полупрозрачных туниках и золотых ножных браслетах.– Даже не до них.

      – Я тебя уверю в обратном, мой господин. Если ты невинен, то поймёшь, что это провождение времени ничуть не хуже упражнений на квадригах.

      – Ты так считаешь? – спросил он, отпрянув и моргнув мутноватыми глазами. -Тогда ладно… Что там у тебя? – И Луций кивнул на мой кубок.

      – Фалерн.

      – Давай его сюда, Актэ… или как тебя там…

      Я улыбнулась, про себя рассуждая, что, наверное, змея видит змею издалека… Агриппина замерла с напряжённым