Пролежни судьбы. Владимир Кукин

не только стихотворными итогами?

      – Непременно, в мемуарах.

      – Уже слагаешь?

      – В такой-то обстановке?..

      «Медицина» все мои сомнения, переживания развеяла касательно исходной внешности, размера, да и прочих недостатков умственного и физического самочувствия, растолковав: дамских прелестей гремучий наворот выставляется для достижения различных целей, и главное отличие их ропотных носительниц от нас, мужчин:

      Они все могут, даже если не хотят,

      и изменяют точку зрения в процессе…

      на суд бросая удовлетворенный взгляд,

      растроганный признанием органной мессы…

      – Это понял ты тогда?

      – Меня наивность до сих пор не покидает…

      Трудновато приходилось Тане без участия законодательной инициативы недееспособного универсально-предназначенного для любовных «стычек» органа. Демонстрируя завидное упрямство, Молодец не уступал настырной жажде, близости орально-мануального приволья хвата, поделиться драгоценным фондом семенным. Неопытность в интимном управлении молодцевато-сексапильным агрегатом гордости – понятна: слишком лакомым «кусочком» представлялась Таня для мужчин и для ее рукоприкладства им недоставало стойкости энергетической. Мне, следящему за молодецким духом и кондицией упорства «многоженца» в годы незаслуженного вагинального забвения, периода супружнего бойкота, вынужденно, с прелестей Татьяны, перекинуться на самолюбование поверхностное и, с удовольствием, секретом поделиться навыка работы со Спесивцем. Вне сомнений, что порочная самообслуга зрелищностью уступала Таниным «улетам», но в эмоциональном плане – мог я с нею посоперничать. Признаюсь, что до слезности рыданий доводить себя не удавалось, не посчастливилось и наблюдательнице слез растроганность увидеть.

      Неволен пред красою искуситель,

      застенчивостью выплеснув маразм,

      смущенный от самолюбивой прыти,

      мужской продемонстрировал оргазм…

      Таня спит. Лицо ее в расслабленности умиротворения становилось воистину умильно-детским. Резко в жизнь мою ворвавшись, сразу заняла в ней слишком много места. Странная, непрошеная дива, импульсивно-озорная, по-мальчишески неудержимая в словах, поступках… Неужели этим, на степенность средневозрастную действуя, она оказывает ловкую услугу чувству?

      Коридорным, бесполезным ночником,

      я охраняю фантазерство снов ее,

      мыслями указывая им тайком,

      где клад любовный, завлекая, ждет…

      Обстановки новизна и думы, перескакивая и переплетаясь, рвутся в настоящее из прошлого ассоциаций бездною, подобно корешкам давно прочитанных и пребывающих в забвении на полке книг под взглядом, не давая сну вступить в права забвения…

      Полшестого я легонько обнял спящую телесность. Таня, приоткрыв глаза и убедившись, «кто» позволил покуситься на ее покой, вновь без вопросов усыпила их.

      – Я поеду, отдыхай…

      – Поеду тоже, – прошептала Таня, зрение не оголяя…

      Из ванной выйдя, я увидел: Таня, не укрывшись,