Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция. Ринат Валиуллин

делаешь? Я главный твой поклонник.

      – Ничего я не завидую, – попыталась выпутаться из моего капкана она. Но, сделав усилие, я завалил ее на диван, так что она оказалась подо мной. Обхватив ладони Фортуны своими над ее головой, я посмотрел ей прямо в глаза:

      – Научись мыслить глобально, смотреть на вещи просто, примерно как сейчас на меня.

      – Хорошо. Я красивая?

      – Да.

      – И вредная?

      – Да, ты из тех привычек, что не бросают.

      – Я хочу простыми видами, предметами заставить работать подсознание людей, понимаешь? – отвела она глаза от моих, чтобы дать пространство своей мысли. Делая это подсознательно, она ясно давала понять, что хочет выйти намного дальше моего существования.

      – Подавать сюрреализм через классицизм? – отпустил я ее на волю.

      – Можно и так сказать. Вот, посмотри. – Она открыла папку с фото и начала показывать мне то, что отсняла за последнюю неделю. – Видишь этих девочек с беленькими бантами, они словно ангелы, спустившиеся с небес, а этот старик – он само время.

      – Классная у него палка, – попытался я проникнуться творчеством Фортуны, – словно минутная стрелка. Клюка – это вечность?

      – Вот, ты тоже это видишь. Вечность – тот самый фундамент, на котором размножаются наши эмоции. То есть я своими снимками хочу показать, что мгновения всегда ярче, выше, – продолжала листать свой жидкокристаллический альбом Фортуна. – Хочу сделать серию таких замечательных кадров, где окна будут превращаться в лица, морщины – в дороги, звезды – в глаза, погода – в одежду, прикосновение – в нижнее белье. Но не только это меня волнует, я также хочу научиться выхватывать у времени и у людей те самые моменты, когда они из ремесленников вдруг становятся профессионалами, из учеников – преподавателями, из любовников – мужьями. Может быть, даже доказать, что всего лишь мгновение отделяет нас от того совершенства, к которому человек, как ему кажется, идет годами. Очень хочу сделать серию фото о жизни детей из неблагополучных семей. Как у этого детдомовского ребенка, – она остановила поток своих фотографий на снимке отвергнутого детством малыша с безухим плюшевым мишкой в руках.

      – Где ты его нашла?

      – Я делала репортаж в детдоме.

      – Да? Я ничего не слышал об этом.

      – Генрих взял меня с собой однажды. Мой учитель фотографии.

      – Генрих? Опять он.

      – Ничего личного, что ты так разволновался, милый?

      – Всякий раз, когда ты касаешься его имени, у меня будто срабатывает сигнализация.

      – Что же будет, когда я поеду с ним в Индию?

      – Зачем?

      – Снимать. Как говорит Генрих, если ты хочешь расширить свое сознание, то это лучшее место, именно там проходит река времени.

      – Ты с ума сошла! Никуда ты с ним не поедешь, – выла уже сиреной моя охранная система.

      – Хорошо, давай поедем вместе!

      – Втроем? – нервно засмеялся я.

      – Нет, вдвоем.

      – Хорошо, только не сегодня, и не в Индию, – начал я остывать потихоньку.

      – Да