Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция. Ринат Валиуллин

тебя я, подожди пять секунд. – Я поднялся и вернулся в комнату уже с фужерами и бутылкой шампанского. – Думаю, нам надо начать с бокала. Новый год все-таки скоро, – упал я в постель и начал откупоривать вино. Из бутылки вылетела пробка и завертелась где-то под столом, я быстро разлил по бокалам пену.

      – Хороший год всегда начинается с шампанского! – передал я один фужер Фортуне. – Надо просто выпить.

      – А джина нет?

      – Ты считаешь, он справится?

      – Все-таки пахнет елкой. Мне бы лучше того, что исполняет желания.

      – Я к вашим услугам, – сомкнул я ладошки перед лицом и поклонился.

      – Вы настоящий?

      – Потрогайте.

      – Вам же может понравиться! А дома небось джиниха с джинятами?

      – Нет, я безнадежно одинок. Да и кто захочет в наше время жить в таком тесном двухкомнатном сосуде?

      – Я, – ответила скромно Фортуна.

* * *

      – Чай будешь?

      – Есть повод?

      – Утро.

      – Что ты там увидел? – спросила Фортуна, подавая мне чашку.

      – Она опять плакала всю ночь? – не отрывал я глаз от окна, за которым отсыревший асфальт блестел разливами луж.

      – Разве ты не слышал, как она ревела? Я даже знаю, по какой причине. Ты изменял ей со мной этой ночью.

      – Да? – обжег я губы следующим глотком.

      – Всю ночь она наблюдала наши жаркие тела.

      – Да, было неплохо. Но мне казалось, что ей до лампочки, что она смотрит на все это одним глазом.

      – Просто не подавала виду, женщины умеют притворяться, – накручивала свой золотистый локон на палец Фортуна.

      – В следующий раз надо занавесить окна, – наконец я почувствовал вкус чая. – Раньше мне казалось, что природа равнодушна к нам и к тому, что мы делаем.

      – И природа способна ревновать.

      – Одевайся, пойдем прогуляемся. Может, она нас простит, по крайней мере, плакать она уже перестала, – поставил я чашку на стол.

      – Куда? Ты забыл, что скоро приедут мои родители? Я собиралась готовить утку с яблоками.

      – Стоило ли тогда нам так наряжаться? – окинул я ее, полуголую, в одной майке и трусиках и себя в шортах.

      – Ты заметил? Раньше это кольцо тебе не нравилось, – стала она внимательно рассматривать полоску обручального золота на безымянном пальце, которое служило гарантом моего предложения.

      – Ему бы камень побольше.

      – Зачем больше?

      – Чтобы можно было кинуть в чужой огород.

      – Они же придут просто на нас посмотреть, – собирала посуду со стола Фортуна.

      – Уповаю на то, что они слепо любят нас.

      – Циник.

      – Дай хоть чай допить, – оставил я свою чашку в руке.

      – Им же интересно знать, как мы живем, – накинула Фортуна фартук и включила воду в раковине.

      – Ты хотела сказать, как мы переживаем?

      – Да, как я живу с их другом. Пусть думают, что в раю, – прибавили она громкость своему голосу, чтобы он был звонче падающей из крана воды.

      – Я смогу тебя хотя бы целовать?

      – А что, разве в раю нельзя?

      – Не знаю,