Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция. Ринат Валиуллин

бы мне, я по дороге мог зайти.

      – Я так не могу. Ты же гость. Хотел напечь тебе своих фирменных блинов.

      – А ты уверен, что в твоем магазине есть яйца?

      – Есть, – открыл я перед Антонио дверь. – Я сейчас расскажу одну историю, она тебя согреет. Как-то, когда я только начал водить, сбил человека на переходе.

      – Ты?

      – Да, я. У вас яйца есть? – обратился я продавщице, которая уже пристально изучала нас.

      – Нет.

      – Черт, хотел другу блинов напечь.

      – Возьмите готовые, – поправила она свою прическу.

      – А они съедобные?

      – Весьма, пожарите минут пять, и готово. Вам с чем? Есть с мясом, вишней и творогом.

      – Дайте всех по пачке.

      – Так что там было с пешеходом? – все еще стоял брошенный мной на месте ДТП Антонио, когда мы выходили из магазина.

      – Я ехал не очень быстро, километров шестьдесят, ранним утром. Откуда он выскочил, до сих пор не могу понять. Но успел нажать на тормоза. Что-то человеческое прокатилось по моему капоту, я остановился на обочине. Первая мысль: смыться. Со второй вышел, меня колотило. Мне показалось, что я вижу душу бедняги, которая отлетает и машет мне, уже осужденному за убийство. Странный утренний пешеход, скрюченный, лежал на асфальте, нервно теребя пакетик в руках. Я обрадовался:

      – Ты живой?

      – Черт, яйца!

      – Что с яйцами? – нагнулся я к нему.

      – Ты разбил мне оба яйца! – поднял он руку, от которой потянулась противная прозрачная слизь.

      – Черт! – отвернулся я и еле сдержался, чтобы не вывернуло. Я отдышался: – Ну, давай в больницу, все расходы беру на себя, – помог бедолаге подняться.

      – Тогда к магазину, с тебя четыре шестьдесят, – прихрамывая, двинулся к машине калека.

      Странный человек покупал себе каждое утро на завтрак семьдесят граммов сыра, сто граммов колбасы, два яйца, это он мне уже потом рассказал по дороге.

      – Счастливчик, – констатировал Антонио, когда мы уже зашли в подъезд.

      – Кто?

      – Оба! Как я тебя понимаю, – усмехнулся Антонио. – И его понимаю, а себя нет. Что со мной происходит? – полезла из Антонио откровенность, когда мы уже врезались в тепло, разуваясь и ломая каблуки о паркет в прихожей моей квартиры. – Никогда не видел в себе так мало мужчины. Чертова осень схватила меня за яйца. Напала какая-то хренотень, можно, конечно, назвать ее ностальгией, но это будет вранье: обнять некого, поцеловать некого, спать не с кем, ходишь один по лесу, а под ногами только палые прошлогодние чувства. Я даже не понимаю, что произошло, куда все подевалось. Ведь поцелуи всегда были нашим первым завтраком.

      – А вторым?

      – Второго не было, надо было бежать на работу, так и голодали друг по другу до самого ужина. И вот сейчас, когда она лежит в роддоме с моим ребенком, я все чаще задаю себе вопрос: люблю – не люблю?

      – Ромашку дать?

      – Лучше налей.

      – Что-то ты раскис совсем, – накормил я продуктами холодильник из пакета. Затем достал холодную бутылку водки. – Может, сначала чаю? Согреешься.

      – Хорошо,