Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция. Ринат Валиуллин

прозрачной бегущей ткани. Я протянул к ней руку, независимость ее тела вздрогнула от неожиданности:

      – Что ты меня пугаешь? Я думала, это кто-то другой.

      – Размечталась.

      Я поднял с пола ее белье и, приложив к губам, демонстративно вдохнул.

      – Ну, Оскар, брось – оно несвежее. Ты любишь меня? Я чистая.

      – А я грязный, – обнял я ее, прямо в облегающем платье воды, и проглотил в поцелуе. Через минуту она выключила душ, а я сорвал с вешалки большое белое полотенце, запеленал ее с головой, поднял на руки и понес в спальню.

      – Можешь сделать мне одну вещь? – лежа в кровати, спросила меня Фортуна, пока я вытирал ее волосы.

      – Какую?

      – Приятную. Спой мне песню.

      – Тебе – нет, твоему животу спою.

      Я прильнул губами к ее теплой коже и начал петь Happy Birthday.

      – День рождения еще не скоро. Другие песни в репертуаре имеются? – спросила она меня сквозь смех.

      – Нет, могу еще на трубе, – начал я выдувать пузыри чмокающих звуков в ее кожу, как это обычно делают малышам. И тогда смех ее стал звонче и вышел за все рамки приличия. Но я был настроен решительно, мои губы двинулись ниже – целовать ее бедра, где пальцы уже аккомпанировали легкими прикосновениями.

      – Сколько у тебя пальцев, – все еще пребывала Фортуна в неком сумасшествии.

      – С утра было десять.

      – Это не вопрос, у всех десять, а у тебя вроде как сразу сто, стоит только тебе прикоснуться.

      – Стоит-стоит, даже не сомневайся. Какие у тебя холодные щеки, – нащупал я руками ее ягодицы.

      – Согрей. Если летом я страстная телятина на вертеле твоей любви, которую можно есть сырой, то зимой – замороженный полуфабрикат, что требует специй и жара для обретения вкуса.

      – Мне и зимой и летом вкусно.

      – Что ты там рассматриваешь? – подняла она голову, чтобы взглядом найти мою, потерянную уже несколько лет назад в ее заповеднике любви.

      – Изучаю ландшафт. Хочу составить карту, контурную, твоих достопримечательностей: впадин, холмов, долин, родинок.

      – Почему контурную?

      – Чтобы раскрашивать тяжелыми одинокими вечерами, – будто услышав меня, прошила наш вечер энергосберегающая лампочка луны. Комната наполнилась очертаниями предметов, которые прислушивались к мелодии, наполнявшей комнату, Back to Black Эмми Уайнхаус.

      – Я хочу станцевать под эту мелодию когда-нибудь голой, – вдруг подняла она вертикально одну ногу из-под одеяла, словно это была ракета, готовая к старту.

      – Для меня?

      – Нет, ты не заслужил еще.

      – А для кого?

      – Для себя, – согнула она ее в колене.

      – А ты, значит, заслуживаешь?

      – Заслужу, надеюсь, если самокритичность не одолеет или скромность.

      – И станешь заслуженной артисткой нашей спальни.

      – Нет, бери выше – нашей независимой республики на улице Марата, дом 201, квартира 4. Мы создадим государство только для двоих. В котором больше никто не сможет получить гражданство. В котором никто не будет нам указывать, как жить, с кем жить, зачем жить, никто не будет нас доставать.