Жила, была… Историческое повествование о Тане Савичевой. Илья Миксон

Маня. Восьмой десяток почти споловинила, – без сожаления и грусти как факт отметила Евдокия Григорьевна. – Чем в завтрак кормить будем?

      – Яичницу можно, сыр. – Мария Игнатьевна неопределенно повела округлым плечом. Дети не избалованы разносолами.

      – Приелись им яйца да сыр. Нажарю я котлеток.

      – Вот угодишь. Они твои котлеты обожают. Ни у кого такие сочные и вкусные не получаются, – без лести, ничего не преувеличивая, сказала Мария Игнатьевна.

      Бабушка открыла форточку, прислушалась.

      – Отлетались. Полночи жужжали.

      – И Таню – самолеты тревожили, раскрывалась поминутно.

      – Изнурила маленькую жара. Что за лето? Не припомню такого.

      – Войны бы только не было, – сказала вдруг Мария Игнатьевна невпопад. С ночи отчего-то мысль эта в голову лезла.

      – Ну, с Германией у нас теперь пакт о ненападении, – авторитетно напомнила бабушка.

      В будние дни радио на кухне разговаривало с утра до ночи, бабушка всегда была в курсе всех событий.

      Лека

      Пришлёпал босой, полуголый Лека. Так Леонид сам себя в детстве окрестил.

      – С днем рождения! Будь здорова, живи сто лет!

      – Сто не сто, а правнуков понянчить надеюсь, – со значением отозвалась бабушка. – Жениться-то думаешь? Какой год Вале голову морочишь.

      – Я бы на ее месте давно на него рукой махнула, – включилась заинтересованно мама. – Такой девушке проще простого свою жизнь устроить.

      – Внешностью, характером – куда уж лучше, – пустилась агитировать бабушка. – И не посторонняя какая-нибудь, на одном заводе трудитесь. Не ценишь, не видишь, даром что очки на носу.

      Лека предупредительно выставил ладонь:

      – Ниже пояса не бить.

      Сильная близорукость – Лёкина беда. Разлучила с любимым футболом, закрыла мечту стать радистом-полярником, превратила в белобилетника, то есть негодного для службы в армии.

      Бабушка потеребила русый вихор, произнесла назидательно и ласково:

      – Разве я боль тебе причинить хочу? О счастье твоем пекусь. Двадцать четыре, а все в холостяках.

      – Женюсь, бабушка, женюсь.

      Пустил воду из крана над раковиной. Сильная струя ударила в зашарканную эмаль, во все стороны полетели брызги.

      – Лека!

      Он уменьшил поток, наклонил мускулистую спину, стал плескаться. Уже растирая плечи жестким полотенцем, вспомнил о подарке, припасенном загодя и спрятанном в одном из ящичков необъятного буфета.

      – Прости, бабушка, забыл! – и направился в комнаты.

      Мать шикнула вслед:

      – Потише там, девочек не разбуди.

      – А я уже здесь!

      На пороге кухни стояла Таня. Глазища сияют, точно не со сна, а с прогулки человек явился. И – сразу к бабушке с поздравлением.

      Бабушка медленно-медленно развернула сверток. В нем оказалась пластмассовая фигурка, восточная девушка с кувшином.

      Евдокия Григорьевна любила всякие безделушки, в доме было множество статуэток из фарфора, керамики, стекла,