Жила, была… Историческое повествование о Тане Савичевой. Илья Миксон

А бабушке 22 июня исполнится семьдесят четыре. Знакомые и соседи обращаются к ней почтительно, по имени и отчеству – Евдокия Григорьевна. Она старее всех Савичевых, но очень бодрая и все успевает, со всем управляется, главная кормилица…

      – Пробудилась, маленькая?

      Таня самая младшая в семье – но какая же она маленькая?

      – Ба-абушка, я в четвертый класс перешла, мне скоро двенадцать будет!

      Счастливый сон не забылся. Таня сладко потянулась, будто крылья развела, похвалилась горделиво:

      – А я опять летала.

      – Ну и хорошо, ну и замечательно. Стало быть, растешь, взрослеешь. Ну, поднимайся, маленькая, одна ты еще не кушала. Некогда мне, я в гости навострилась. Поедешь к тете Дусе?

      Дуся – бабушкина племянница и, значит, никакая Тане не тетя, да и знают о ней всего ничего. Сюда не ездит, к себе на Лафонскую улицу не зовет. Время от времени ее навещает бабушка и берет иногда с собою Таню.

      Прокатиться через половину города к Смольному заманчиво, но и упустить прогулку с дядей Васей жаль. С ним так всегда интересно!

      – А можно, я останусь? – вежливо отказывается Таня.

      Бабушка ничуть не обиделась:

      – Оставайся.

      Родословная

      Таня ела без охоты. На завтрак яичница, булочка с маслом и чай.

      – Молока в Дворищах вволю попьешь. Козье. Оно вкусное, целебное, врачами тебе прописанное.

      – Не люблю козье, – поморщилась Таня. – Жирное, сладкое.

      – Любишь не любишь, а надо. Для здоровья твоего требуется. Ну, кушай, кушай.

      – Ба-абушка, «кушай» говорят маленьким. Евдокия Григорьевна сдвинула брови:

      – Яйца курицу учить будут!

      Строгое выражение лица тотчас и пропало, сменилось обычной веселой ласковостью.

      – Все вы для меня маленькие, все мои дети. Вообще, усадить рядышком бабушку, маму, Леку,

      Нину, Мишу, Таню – сразу признаешь близких родственников. Все темно-русые, сероглазые. А вот у Жени черные, жгучие глаза и волосы черные почти. Она вся в папу, в Николая Родионовича. Он в конце жизни, конечно, иначе выглядел. Облысел, в усах и бороде клинышком густая проседь…

      – О чем размечталась? Ешь, не отвлекайся на фантазии.

      Таня послушалась, но вилка опять замерла в руке.

      – Ты – Федорова, и мама была Федорова, пока папа не женился на ней.

      – В тех самых Дворищах и поженились, – с удовольствием подхватила историческую семейную хронику бабушка. – Мы с твоим дедом были направлены туда из Петербурга. Так назывался тогда Ленинград. Дед твой – рабочий-металлист, участник революционного подполья… А с чего ты вдруг в родословную ударилась?

      – Так все мы на тебя похожи, какой ты на старой карточке снята.

      – Порода, стало быть, такая, в Арсеньевых-Федоровых пошли, – не без удовлетворения подтвердила бабушка. Девичья фамилия ее была Арсеньева.

      – Но Женя…

      – Она брюнетка, в Савичевых.

      – А тогда почему у дяди Васи и дяди Леши глаза тоже серые и волосы…

      – Ешь! На часы