Елисейские Поля. Ирина Одоевцева

уже пустяки. Отсюда можно дойти пешком до Гавра. Если выйти на рассвете, то к ночи дойдешь. В Гавре она найдет пароход, идущий в Россию.

      Она зажмурила глаза. Вот она в порту, смешивается с толпой грузчиков. Вот поднимается по веревочной лестнице на пароход, сидит в трюме на просмоленных канатах. Цепи лязгают. Пароход отчаливает. Капитан смотрит на нее: «Кто ты такая и что делаешь здесь?» – «Я русская и еду пострадать за Россию». Ей дают швабру, и она моет палубу.

      Пострадать за Россию.

      Пасха. Коля приехал на каникулы. Стены детской оклеены пестрыми обоями. В окно виден Булонский лес. Они играют в Куксу и Круксу. Коля – Кукса. Лиза – Крукса. Крукса приходит в гости к Куксе, и Кукса любезно суетится: «Пожалуйста, Круксочка, садись в угольный ящик. Тут тебе будет удобно. Если тебе холодно, можешь открыть зонтик». Дверь детской отворена. Слышно, как в столовой няня поучает горничную Дашу:

      – За грехи это. За грехи. Вот наша, приехала сюда, бросила Россию, забыла. Треплет хвосты по театрам и ресторанам и ждет, чтобы ей Россию отдали. Нет, шалишь, за Россию пострадать надо. Пострадать.

      Лиза вздрагивает, холодок, точно стеклянный шарик, катится между ее лопаток вниз по спине.

      – Пострадать надо, – гудит нянькин голос.

      Коля трясет Лизу за руку:

      – Что же ты не отвечаешь, Круксочка, хочешь ты ложечку сапожного крема или нет?

      Лиза встает с пола беседки, отряхивает платье. Да, да, пострадать. Для этого она и едет в Россию. Пострадать. За всех. И за веселую красивую Наташу, которая не помнит даже, как пройти с Тверской к Кремлю. И главное – за Россию.

      Лиза высоко поднимает голову, скрещивает руки на груди, как христианские мученицы на картинках, и медленно, торжественно проходит по саду.

      В Наташиной комнате закрыты ставни, горит электричество.

      Наташа, в розовом блестящем платье, озабоченно пудрит голые плечи перед зеркалом.

      Дядя Саша, в смокинге, стоя за ее спиной, поправляет черный галстук.

      Лиза останавливается. Вот она, ее мама. Такая нарядная, такая прелестная. И она видит ее в последний раз.

      – Наташа, – бросается она к матери. – Наташа.

      Наташа отстраняет ее:

      – Тише, тише, убери руки.

      Она отступает на шаг. Лиза смотрит на ее стройные ноги в розовых шелковых чулках, в золотых туфлях со сверкающими пряжками.

      – Поцелуй меня, Наташа.

      Наташа наклоняется и осторожно, чтобы не стереть краски с губ, целует ее в щеку.

      Лиза вдыхает душный, знакомый запах духов.

      – Еще… Еще…

      – Перестань, Лизочка, – говорит Наташа недовольно. – Опять разнервничалась. Ложись сейчас же спать.

      Лиза подходит к дяде Саше:

      – Спокойной ночи.

      Он рассеянно гладит ее по голове:

      – Какая ты бледная, худая. Одни глаза остались. Стоило тебя к морю возить? Ты, кажется, еще похудела?

      Дверь за ними закрывается. Она больше никогда не увидит их. Они еще будут спать, когда она уйдет завтра.

      Лизе