Крестики и нолики. Мэлори Блэкмен

поздно болеть бы перестало. Рано или поздно. Но я никогда не забуду, как ты меня назвала, Сеффи. Никогда. Даже если проживу пятьсот лет.

      Я вытерла щеки, но слезы все текли и текли.

      – Я не имела этого в виду. Я не имела в виду тебя. Я только… я хотела помочь.

      Тут Каллум посмотрел на меня, и от выражения его глаз слезы полились еще пуще.

      – Сеффи…

      – Пожалуйста, прости меня!

      Я с ужасом ждала, что он теперь скажет.

      – Сеффи, нам, наверное, лучше видеться пореже.

      – Каллум, не надо! Я же попросила прощения!

      – Думаешь, это все исправило, да?

      – Нет. Даже близко. Но не надо так со мной! Ты мой лучший друг. Я не знаю, что бы я без тебя делала!

      Каллум отвернулся. Я перестала дышать.

      – Поклянись, – тихо проговорил он.

      – Поклянусь в чем хочешь.

      – Поклянись мне, что больше никогда, никогда в жизни не произнесешь это слово.

      Почему он не понимает, что я вообще не про него говорила? Подумаешь, слово. Папа же использует его, и ничего. Но от этого слова стало больно моему лучшему другу. А теперь от него больно мне – и еще как. Раньше я и представить себе не могла, какая это сила – слова. Вот уж правда: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь, не отменишь, хоть убейся.

      – Поклянись! – потребовал Каллум.

      – Клянусь.

      Мы оба уставились на море. Я понимала, что мне пора домой. Опоздала к ужину – да настолько, что скоро уже завтракать пора. Мама мне голову оторвет. Но первой я отсюда не уйду. И не хочу вставать на ноги. Вот и не встану. Я поежилась, хотя было ничуть не холодно.

      Каллум снял куртку и набросил мне на плечи. Она пахла мылом, чипсами – и Каллумом. Я поплотнее завернулась в нее и спросила:

      – А ты?

      – А что я? – отозвался он.

      – Ты же замерзнешь.

      – Ничего страшного.

      Я пододвинулась поближе и положила голову ему на плечо. Он весь напрягся, и на миг я испугалась, что он отстранится, но потом он расслабился – и, хотя не стал меня обнимать, как обычно, но и не оттолкнул. Одно-единственное слово – весь этот кошмар у нас случился из-за одного-единственного слова. Проживи я теперь хоть пятьсот миллионов лет, я никогда, ни за что больше не произнесу это ужасное слово. Никогда. Солнце склонилось к горизонту, пламенеющее небо окрасилось в розовый и оранжевый. Мы сидели и молча наблюдали за ним.

      – Я тут подумал и… в общем, мы можем видеться после школы, но я считаю, что в школе тебе не надо заговаривать со мной, – сказал Каллум.

      Я, мягко говоря, оторопела:

      – Ты чего? Почему?!

      – Не хочу, чтобы ты из-за меня лишилась друзей. Я знаю, как они тебе дороги.

      – Ты тоже мой друг.

      – Нет. Когда мы с тобой в школе – нет, – отрезал Каллум.

      – Глупости.

      – Правда?

      Я открыла рот, потом закрыла, будто рыба на берегу, но что тут возразишь?

      Каллум поднялся.

      – Мне пора домой. Идешь?

      Я мотнула головой.

      – Тебе от мамы так влетит, что спутники с неба посыплются!

      – Понедельник. Мама в гостях, – ответила я.

      – А