Крестики и нолики. Мэлори Блэкмен

по меньшей мере раз в месяц. Это понятно? – рявкнул папа.

      Его собеседник молчал так долго, что я уж подумала, он никогда не ответит. Но потом он выдавил:

      – Да, сэр.

      Я прокралась поближе к гостиной. С кем это папа разговаривает? Я только слышала голоса.

      – Пустышки пойдут в школу, где учится моя дочь… – Я прямо слышала, как папа раздувает ноздри. – Если мой план не осуществится, переизбраться через год я смогу разве что чудом. Меня распнут.

      – В Хиткрофт идут всего трое или четверо, верно? – спросил его гость.

      – Это на три-четыре больше, чем должны были сдать вступительный экзамен по моим расчетам, – с отвращением ответил папа. – Если бы я считал, что у кого-то из них есть вероятность попасть в Хиткрофт, я бы вообще не стал вносить поправки в закон об образовании.

      Каждое его слово было будто отравленный кинжал. У меня мурашки побежали по коже, сердце было готово разорваться. Мне было так… так обидно. Папа, мой папа…

      – По всей стране в школы для Крестов пойдет десятка два нулей, не больше. Не так уж и много, – заметил гость.

      – Когда мне захочется узнать ваше мнение, я за него заплачу, – отмахнулся папа.

      Знает ли он, что один из нулей, которые пойдут в мою школу, – Каллум? Он это учитывает? Вряд ли. Я сделала еще один робкий шажок вперед. Заглянула в переднюю. В продолговатом зеркале напротив входа в гостиную было ясно видно папу. Папин гость отражался только сзади, поскольку сидел спиной к двери, но я прямо-таки оторопела: он был нулем. У него были светлые волосы, стянутые в хвостик, и он был одет в вытертую дубленку и высокие коричневые ботинки с серебристыми цепочками над каблуками. Я даже и не помнила, когда в последний раз видела нулей у нас дома – кроме разве что помощников на кухне или уборщиц. Что он здесь делает? Кто это? Ерунда какая-то. И все, что они говорили, тоже какая-то ерунда.

      Я сделала еще шаг вперед, не сводя глаз с зеркала напротив гостиной, – и это оказалось ошибкой. Я споткнулась о телефонный провод, и телефон на столе чуть-чуть сдвинулся. Шорох был тихий, но ощутимый. Папа обернулся и увидел меня в зеркале – как я видела его. Его гость тоже обернулся.

      – Сеффи, в постель, сейчас же!

      Папа не стал дожидаться, когда я уйду, и захлопнул дверь в гостиную. Не успела я собраться с разбежавшимися мыслями, как дверь снова распахнулась, на пороге появился папа – один – и накрепко закрыл ее за собой.

      – Что ты видела? – грозно спросил он, шагая ко мне.

      – Ч-что?

      – Что ты видела? – Папа схватил меня за плечи. Изо рта у него вылетела капелька слюны и попала мне на щеку, но я ее не вытерла.

      – Н-ничего.

      – Что ты слышала?

      – Ничего, папа. Я просто спустилась попить воды. Пить хочу.

      Папа в ярости уставился на меня, глаза его сверкнули. Он будто бы хотел меня ударить.

      – Я ничего не видела и не слышала. Честно.

      Прошло несколько долгих секунд, прежде чем папина хватка на моих плечах ослабла, а искаженное лицо смягчилось.

      – М-можно я возьму себе воды?

      – Ладно,