Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа. Понсон дю Террайль

рукой до лба.

      Затем Фернан вскочил со своего места и подошел к колыбели сына.

      Можно было предположить, что он хотел избежать объяснений и прибегнуть к родительской нежности.

      Он взял сына на руки и осыпал его поцелуями.

      Ребенок проснулся и расплакался.

      Эрмина, как и всякая мать, слыша слезы своего ребенка, забыла собственное горе, ревность и муки и обратилась вся к нему.

      Тогда Фернан снова положил ребенка в постель.

      Если бы сэр Вильямс присутствовал при этой сцене семейного счастья, то и он бы усомнился в своем могуществе, увидев, как теперь возвратилось счастье под кров, откуда хотел его изгнать этот адский гений.

      Но вдруг Фернан вздрогнул и отшатнулся. Перед ним воскресло воспоминание старого… проклятый, гибельный, соблазнительный образ снова явился перед его глазами.

      Он невольно задрожал всем телом и побледнел.

      – Эрмина, – прошептал он, хватая свою жену за руку, – дай мне одно обещание!

      Она грустно взглянула на него и тихо сказала:

      – Говори.

      – Обещайте мне, – продолжал Фернан, – не расспрашивать меня никогда о том, что происходило в течение этих семи дней.

      – Обещаю, – проговорила она с глубокой покорностью.

      – И что ты никогда не будешь расспрашивать меня, – продолжал Фернан, – кто ухаживал за мной во все это время.

      – Обещаю, – повторила еще раз молодая женщина, поняв, что граф де Шато-Мальи не обманывал ее.

      – От этого зависит все твое счастье, – добавил Фернан и глубоко вздохнул.

      Дня три или четыре после этого Фернан делал неимоверные усилия, чтобы изгладить из своей головы образ Тюркуазы, но это не легко удавалось ему.

      На третий день поутру он, по обыкновению, уехал кататься верхом и не возвращался весь день. Наступила ночь, его все не было, и Эрмина напрасно ждала его. Ею овладело ужасное беспокойство.

      Вдруг послышался топот.

      – Это он! – подумала молодая женщина, бросаясь к окну.

      Действительно, это была его лошадь, но его самого не было.

      Эрмина вне себя выбежала во двор и узнала от комиссионера, который привел лошадь, что ему поручил доставить ее домой какой-то человек, который, сойдя с нее, пересел в коляску к молоденькой даме в голубом платье.

      Более он ничего не знал.

      При этом рассказе у Эрмины закружилась голова: она не сомневалась больше, что белокурая дама, о которой поведал посыльный, приведший лошадь, была не кто иная, как та низкая тварь, которая похитила у нее сердце ее мужа, и что Фернан снова попался в руки этого минотавра. Она приказала подать карету и, не помышляя даже о том, что поступает неосторожно, села в нее и приказала кучеру ехать на улицу Лаффит, № 41.

      Прелестная и добродетельная Эрмина вспомнила про графа де Шато-Мальи и, не рассуждая, что ехать к нему открыто, в десять часов утра, значит скомпрометировать себя навеки, бросилась к нему, предполагая, что он поможет ей еще раз отвратить опасность и спасти ее от грозящего ей несчастья.

      В то время как ее карета