Химически чистое искусство. Пётр Иголкин

я уже не хочу думать иначе… Как же мне стыдно, что я вообще могу так думать!.. Где-то я слышала, что стыд – чувство исключительно сексуального толка, и что-то мне подсказывает, что так и есть…

      Всё ничего… Всё ничего, время лечит. Нужно подождать и успокоиться. В страсти ржавеет любая опора разумности.

      Я замечаю солнечного зайчика, который появляется от отражения объектива и, всхлипывая носом, начинаю с ним играть: выписываю им круги, нарочно целясь в первые этажи, пытаясь ловить пальцами, – но всё это быстро перестаёт меня успокаивать.

      – Эх-х-х, не ценят люди жизнь, ещё и другим портят, – произносит садившийся в машину водитель, когда докуривает.

      Чтобы хоть чем-то разбавить обстановку, я решаюсь сделать снимок, несмотря на то что это болезненно. Вышло отвратительно. На нём все трое врачей берутся за носилки, а фоном в окне машины виднеется водитель. Выбрасывать фотографию я не решаюсь. Хотя бы потому, что каждое усилие вызывает боль.

      Пока я тут находилась… Пока мы тут находились, ещё до приезда врачей, все проходящие люди, коих было немало, даже не смотрели в нашу сторону. Никто ничего не спрашивал, все только ускоряли походку, чтобы скрыться в глубине мрачного монотонного подъезда. Разумеется, я ничуть не удивлена, более того, не старалась окликнуть их или попросить помощи. Я сидела и боялась даже смотреть в сторону Дани, поэтому задумалась: а стоило ли оно того? Несмотря на греющие душу перспективы, всё произошедшее кажется до абсурда странным. Настолько велик контраст между нашими амбициями и реальностью. Данин поступок (пусть он и видится суицидом, жертвой) был ценнейшим подарком. Тогда я осознала, насколько чуток и свободен был этот человек и как он стремился к ещё большей свободе, подбивая нас на тот же путь.

      Даня жив и уже не так важно, сколько нам заплатят и что на это скажет вся остальная «Богема» – так мы называем наше объединение. Но с другой стороны: что может быть ужаснее понимания собственной глупости? Глупости, которая привела к такому развитию событий.

      Я уверена, что такое чувство справедливо, сколь ни было пусто это слово, ведь невежество должно быть наказуемо. До чего же мы отчаялись, до какой степени потеряли уважение (даже к себе), гордость, нравственность, что готовы идти на такое?.. Нет. Достало! Пора признаться себе: никакого стыда я не питаю. Потому что мы уже пришли. Мы уже здесь. Поздно стыдиться.

      Почему-то очень сильно хочется с кем-то поговорить о случившемся, но делиться этим с врачами я попросту не могу – я точно расколюсь, чем сделаю только хуже.

      Подошедший врач, как только Даню погрузили на носилках через заднюю дверь, спрашивает:

      – Не хотите позвонить кому-нибудь? Родственникам, друзьям?

      Я качаю головой и почему-то не осмелилась что-либо сказать ему.

      Звонить действительно нет желания. Особенно родственникам. Я предпочла бы быть одной настолько долго, насколько это возможно. Но не больше.

      – Простите, –