Химически чистое искусство. Пётр Иголкин

кости – возможно, обеих, – скорее всего, нескольких рёбер ближе к верху, и что-то в руках… Этого я ещё не выучила. Верно?

      У меня в голове маячит мысль, что, упади он на меня, как я рассказывала врачу, я бы не получила таких переломов. Но врачи почему-то не придают этому особого значения.

      Фельдшер даже ни капли не удивляется, а я жалею, что не начала разговор раньше. Он тут же прикидывает и говорит:

      – Если не считать многочисленные ушибы и вывих, то все правильно, только говорить это нужно на латыни. По-другому профессора тебя всерьёз воспринимать не станут. – И добавляет: – Но все же точно нам об этом скажет рентген. Как, кстати, рука? Не сильно болит?

      Я начинаю медленно ей шевелить, выводя в воздухе круг, и что-то в ней больно хрустит.

      – Ясно, потерпите, пока мы приедем. Тут нужно только зафиксировать руку, чтобы не стало хуже.

      Он выглядит столь спокойным, что я сама становлюсь заметно менее взволнованной. Словно для них это обыкновенная практика, чтобы экономить обезболивающие средства: заражать спокойствием. Обезболивающее, бесспорно, работает лучше.

      – Вы уже готовитесь поступать? Не рано ли? – интересуется он.

      – Сложно сказать, – начинаю отвечать я. – В последнее время все так резко меняется. Разные трудности сваливаются.

      – Как снег на голову, да? – шутит он. Его рот сжимается в сдержанной улыбке, которая придаёт его лицу отталкивающие черты. Честно говоря, я не знаю, как на это реагировать, но если рассудить, то все было с точностью наоборот: это я упала на Даню.

      – Нет… В общем, решила стать фотографом. Думаю, когда надоест, пойду к мечте и стану биологом. Как раз денег накоплю, чтобы поступить. Ждать остаётся недолго…

      Врач, к счастью, решает меня больше не мучить и меняет тему:

      – Может быть, вы все же позвоните родственникам? Они же наверняка нервничают, может, ищут вас?

      Если бы это было так, я бы ещё подумала, но, зная, как есть на самом деле. Всегда происходило примерно так: мама вновь придёт домой ближе к вечеру (ведь донимать её с шести до шести нельзя), уставшая, с лицом, говорящим «не сейчас», пролизнёт молча мимо меня и, точно сон, забудет через мгновение, что я вообще существую, что я только что помогла ей раздеться. Вряд ли моё отсутствие будет сильно заметно. Ведь, – о, нет! – я так виновата, что решила повременить с поступлением, я так виновата, что туда, куда я хочу, нужно принести нехилую сумму денег. Конечно же я так виновата, что не могу общаться с теми, к кому меня тянет. Я такая плохая дочь, что даже не могу поступать так, как захочу… Ишь чего захотела! Конечно, она батрачила на работе с кретинами-коллегами и не могла изменить своего положения – во что я верю с трудом. Естественно, я за это благодарна, ведь это такой замечательный повод меня игнорировать. Поэтому-то, наверное, и папа ушёл. Даже не знаю, что с ним сейчас.

      Я говорю врачу:

      – Не переживайте, все в порядке. Они на работе и обо всем знают, я уже сообщила.

      Я