Брюсова жила. Василий Павлович Щепетнев

окно открывается в отдельный, особенный мир?

      Но – не разглядеть за разноцветными стекляшками.

      Тут Санька понял, отчего пришла ему в голову эта мысль. Одни витражи просто горели от света и, главное, располагались они на противоположных сторонах зала. Как солнце может одновременно освещать северную и южную стороны? Другие же, опять независимо от стороны света, оставались темны, словно глядели в ночь.

      А ставни снаружи закрыты на всех окнах.

      Вот так-то…

      Они прошли по Залу Трофеев.

      Санька мог бы поклясться – если бы он вообще умел клясться – что морда главного страхозавра сейчас выглядела иначе: теперь она смотрела не прямо, а чуть вбок, и глаза ее, дотоле пустые, безразличные, смотрели живо, внимательно. Зрачки, вертикальные, кошачьи, прежде широкие, были сужены до тонких щелей.

      Приглядывается…

      Джой зарычал – но не страхозавра, а на тот угол, куда устремлен был взор чудовища.

      По счастью, шли они другой стороной зала, но все равно Корнейка предостерегающе поднял руку: давайте, не задерживайтесь.

      Так дошли они до самого входа-выхода и, открыв его, оказались в Буденновском лесу.

      И это привычное, до былинки знакомое место выглядело теперь, после поля Стрельцов иначе: ярче, объемнее, и в воздухе прежде смутные, стертые запахи ощущались необыкновенно ясно.

      – Да… – сказал Пирог. – Нюх теперь у меня просто собачий.

      – А глаз орлиный, – прибавил Санька. – Я раз погреб чистил, увлекся. А вышел наружу – словно заново родился. Свет чуть не слепит, шум чуть не глушит. Сейчас похожее на то.

      Корнейка согласно кивнул.

      Джой же, словно щенок, начал бегать кругами по поляне перед домом. Поляна маленькая, то тут, то там кусты но Джой умудрялся обегать их, не задевая.

      Вдруг он наддал, да так, что и углядеть трудно.

      – Радуется, – сказал Корнейка.

      Ещё бы. Санька сейчас чувствовал, что и он рад несказанно. А раз несказанно, то нечего и говорить.

      Он и промолчал.

      – Жаль только, что пройдет все, – сказал Пирог. – Привычка глаз застит.

      – А ты не давайся. Вспоминай Поле Стрельцов – небо, траву, ветер, солнце. Представляй, что ты – там. По утрам, на минутку-другую.

      – И что тогда?

      – Попробуешь – узнаешь.

      Джой, наконец, успокоился. Подбежал. Лизнул каждого по очереди – Корнейку, Саньку, Пирога.

      Интересно – случайно, или выстроил по ранжиру? Корнейка его кормит, живет он у Саньки, а Пирога видит реже всех.

      Но Пирог не обиделся. В порыве чувств он запустил пятерню в гриву Джоя и прижал его голову к своей груди. Джой только хвостом молотил. Такой молотьбой с ног сбить можно, не хуже подсечки.

      – С возвращением, псина! – ещё недавно боявшийся, – как и Санька, конечно, – собаки, – Пирог сейчас чувствовал себя счастливым донельзя.

      – Нам пора, – сказал Корнейка. – Место это тихое, скромное, потаенное. Таким и должно остаться.

      Густой, нетоптаной травою, никаких тропинок, пошли они прочь, стараясь ступить так, чтобы и после них трава оставалась