Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши. Сергей Довлатов

фужер и тарелку с дрогнувшим холодцом.

      – Пей, душегуб! Закусывай, сучья твоя порода!

      Электромонтер положил голову на клеенку, видимо совершенно обессилев.

      – Премного благодарен, – сказал Алиханов.

      Через пять минут Тонечка сунула ему бутылку вина, обернутую клубной афишей.

      Он вышел. Грохнула дверь за спиной. Мгновенно исчезла с забора нелепая, длинная тень Алиханова. И вновь темнота упала под ноги.

      Надзиратель положил бутылку в карман. Афишу он скомкал и выбросил. Было слышно, как она разворачивается, шурша.

      Когда Борис снова шел мимо вольеров, псы опять зарычали.

      На питомнике было тесно. В одной комнате жили инструкторы. Там висели диаграммы, графики, учебные планы, мерцала шкала радиоприемника с изображением кремлевской башни. Рядом были приклеены фотографии кинозвезд из журнала «Советский экран». Кинозвезды улыбались, чуть разомкнув губы.

      Борис остановился на пороге второй комнаты. Там на груде дрессировочных костюмов лежала женщина. Ее фиолетовое платье было глухо застегнуто. При этом оно задралось до бедер. А чулки были спущены до колен. Волосы ее, недавно обесцвеченные пергидролем, темнели у корней. Алиханов подошел ближе, нагнулся.

      – Девушка, – сказал он.

      Бутылка «Пино-гри» торчала у него из кармана.

      – Ой, да ну иди ты! – Женщина беспокойно заворочалась в полусне.

      – Сейчас, сейчас, все будет нормально, – шептал Алиханов, – все будет о’кей…

      Борис прикрыл настольную лампу обрывком служебной инструкции. Припомнил, что обоих инструкторов нет. Один ночует в казарме. Второй ушел на лыжах к переезду, где работает знакомая телефонистка…

      Дрожащими руками он сорвал красную пробку. Начал пить из горлышка. Затем резко обернулся – вино пролилось на гимнастерку. Женщина лежала с открытыми глазами. Ее лицо выражало чрезвычайную сосредоточенность. Несколько секунд молчали оба.

      – Это что? – спросила женщина.

      В голосе ее звучало кокетство, подавляемое нетрезвой дремотой.

      – «Пино-гри», – сказал Алиханов.

      – Чего? – удивилась женщина.

      – «Пино-гри», розовое крепкое, – добросовестно ответил надзиратель, исследуя винную этикетку.

      – Один говорил тут – пожрать захвачу…

      – У меня нет, – растерялся Алиханов, – но я добуду… Как вас зовут?

      – По-разному… Мамаша Лялей называла.

      Женщина одернула платье.

      – Чулок у меня все отстЯгивается. Я его застЯгиваю, а он все отстЯгивается да отстЯгивается… Ты чего?

      Алиханов шагнул, наклонился, содрогаясь от запаха мокрых тряпок, водки и лосьона.

      – Все нормально, – сказал он.

      Огромная янтарная брошка царапала ему лицо.

      – Ах ты, сволочь! – последнее, что услышал надзиратель…

      Он сидел в канцелярии, не зажигая лампы. Потом выпрямился, уронив руки. Звякнули пуговицы на манжетах.

      – Господи, куда я попал, – выговорил Алиханов, – куда я попал?! И чем все это кончится?!.

      Невнятные