Сашка. Владимир Михайлович Зюкин

с Семёна одеяло.

      Дверь стукнула. Дед Семён, поднялся, сел. Посидев, оделся.

      – Пошли в сад, – обратился к внуку.

      Тот глубже влез под одеяло.

      – Рано, посплю, – промямлил.

      – Вставай, ждать не буду.

      – Правильно, иди один, – предложил Вовка.

      Дед сбросил с внука одеяло; тот нехотя пошлёпал к умывальнику. Они вышли во двор, засыпанный снегом. Вовка сразу завалился в сугроб. Семён, матерясь, поднял его; за воротником у малого снег. Вытряхнув его, Семён скомандовал:

      – Лезь на загривок, а то так до вечера не дойдём.

      Вовка, с удовольствием, забрался на спину деду; и таким способом добрались они до водопроводной колонки. Утомился дед и запамятовал, что под снегом здесь лёд. Ступив неосторожно, он упал на бок. Вовка перелетел через его голову и растянулся. Старик с трудом поднялся и разразился матом; отведя душу, заворчал:

      – Навязали по садикам водить…

      Так и плелись они под бурчание деда, проклинавшего детсад, бабку и внучат. Наконец, дошли до места – бревенчатого здания, похожего на барак. В коридоре стояли фикусы, поникшие от холода; из дверей комнат высовывались детские посиневшие носы и слышались окрики воспитательниц. В конце коридора рыжий малый бил по клавишам пианино, и из дряхлого инструмента вылетали нестройные звуки.

      – Дуй! – приказал Семён, когда Вовка скинул пальто.

      – Нет! – захныкал тот. – Пошли домой…

      – Что ты! – шикнул Семён. – Жрать нечего…

      – Не останусь… – ныл Вовка.

      К ним подошла полногрудая воспитательница.

      – Ерёмин! – в голосе напускная радость. – Пошли, ребятишки уже заждались тебя.

      Семён кивнул ей, думая: «Вижу, толстомясая, прикидываешься, что пацану рада.» Проговорил же вежливо:

      – Забирайте, я пойду.

      – Идите, идите, – проворковала воспитательница и потащила Вовку за руку, да так скоро, что тому бежать пришлось.

      – Послушай, дочка, – крикнул ей вслед старик, – малый ничего с утра ещё не ел, уж покормите.

      Воспитательница, словно не услышав, не оглянулась. Семён, махнув рукой, вышел на крыльцо. Выругавшись и сплюнув на обе стороны, подался в гору. По бокам улицы кривыми рядами стояли тёмные от времени бараки с покосившимися ставнями. Из одного барака вышла женщина и направилась навстречу Семёну, прижимая к груди кое-как завёрнутое дитё: Семён увидел торчащую из тряпок ножку. Поравнявшись с женщиной, высказал:

      – Заморозишь ребёнка!

      Женщина, мимо проскочив, крикнула:

      – Язык длинный не заморозь!

      Семён, не найдя слов для ответа, выпустил мат и пошёл себе дальше. В ограде избы задержался. Постояв, вошёл в сарай. «Коровы нет, а дух стоит», – подумал. Сел на скамью, на которой его Агафья доила корову, и извлёк из кармана узелок, сооружённый из грязного носового платка; дрожащими пальцами развязал его. Из узелка посыпались деньги. Семён сгрёб их и вытащил другой свёрток. Развязал и его; в нём оказались купюры покрупней. Собрал бумажки. «Старик, денег дай…» – вспомнил просьбу жены. «Нет денег! – мысленно