Сашка. Владимир Михайлович Зюкин

из города, промышляли. На шахтах преобладал труд ручной. В моде было «стахановское» движение. О победителях сообщали газеты, фотографии передовиков украшали Доску Почёта. Порой шахтёрам создавались условия в забое с прицелом на рекорд: с помощью цифр рекорда корректировался месячный план.

      В центре города располагался рынок. Приезжие крестьяне снабжали городских продуктами – растительными, мясными, молочными. Как-то осенним, погожим днём старая баба бродила по рынку. – Васёк! – прокричала, подойди!

      Плюясь ореховой скорлупкой, подошёл к ней паренёк высокого роста:

      – Мам, денежек подкинь, конфет куплю сёстрам.

      – Отец не дал тебе копеек?

      – Нет.

      – У, жадный… – Баба потянула парня за рукав рубахи. – Жмыху купим.

      Пробившись к телеге, заваленной мешками, она сторговала у крестьянина полпуда жмыха. Парень кинул мешок на плечо.

      – Погоди, Вася! – задержал его белобрысый парень. – Почему Ксюша школу пропустила? Не заболела ли?

      – Так тебя ждала, у окошка всё утро просидела… Зашёл бы… – улыбаясь, ответил Васька.

      – Если не стану заходить, школу бросит?

      – Смешно…

      Плюнув под ноги, Васька догнал мать.

      – Мам, Ерёмин о сестре расспрашивал. Видел бы, как поленом ты по ней…

      – Шалава, вот и заслужила! – ответила мать.

      Васька оставил мешок на крыльце. Застучало в сарае ведро: бабка села под корову. В горнице отмытый пол играл с лучами солнца, влетающими в окно. В кухне девочка, с косичками, двигала чугун, стоящий на плите. Возмутилась:

      – Чего твой мешок на крыльце делает?

      – Анька, в школу опоздаешь, – отмахнулся от неё брат.

      Девочка сунула тетрадь и книжку под мышку и выбежала на крыльцо.

      – Пойду, мам! – пропищала.

      Услышала:

      – Иди, дочь, иди.

      2

      Солнце коснулось горизонта. Парни и девчата столпились в городском парке около танцплощадки. Ветер раскачал ветви берёз, они как бы дирижировали музыкантам. Одиноко стоял блондин.

      – Скучаешь, Витя? – обратился к нему парень чубатый, с рыжей девушкой под ручку.

      – Ждёт Ксюшку, – хихикнула девушка. – Зря ожидает: не отпустит её мать.

      «Точно, не отпустит…» – загрустил Ерёмин. Вышел из парка, закурил, пошёл по дороге к избе, где жила его Ксюша, открыл калитку. Здесь всё давно знакомо ему – и лавка у окна, и камень для соления капусты, валяющийся у бочки с водой. «Погожу, вдруг выглянет. Жениться бы нам, учиться брошу, пойду работать – и так куском попрекают» – подумал.

      А в соседском дому, где проживал блондин, плыл запах борща, заправленного опятами. Тускловато светила лампочка в кухне, висящая на облепленном мухами проводе. На стене вязанки лука, их щупал с табуретки старик Ефим Ерёмин. над духовкой грела зад Еремеиха. Жидкие волосы её болтались на шее, лохматые брови сползли к векам, лоб избороздили морщины.

      – Пора ужинать, – обратилась к мужу.

      – Маньки и Витьки нет…

      – Маньку послала за брагой, к Рязанчихе. Да вон идёт…

      – От Рязанчихи? – спросил Ефим появившуюся дочку, сойдя с табурета.

      – От неё, – писклявый голосок. Нос девушки смешно сморщился: почуял запах грибов.

      – Рассказывай, что там у них? – обратилась к дочке Еремеиха, покосившись на банку с бурдой. – Дома сам?

      – Нету, а другие дома – Аня за учебником, тётя Агата стирает, а Ксюшка ревёт, как тёлка, – выпалила Манька.

      – Ревёт? – спросил Ефим.

      – Из дома не выпустили, – отвечала, хихикнув Манька.

      – Из-за Витьки мать дочку гложет, – сказала Еремеиха, покачав головой.

      – Никого не гложет тётя Агата, а стирается, – засмеялась Манька.

      – Пора жрать, будя языками зря чесать! – призвал Ефим.

      Манька наполнила миски. Ефим кривыми пальцами подтянул миску поближе к себе:

      – Вкусно! А Витька не похлебает горячего, где черти носят…

      – Известно где, – сказала Еремеиха, хмыкнув. – Рубаху одел чистую, около её дома крутится.

      – А парочка ничего! – Ефим высказался. – И тебе деваха по нраву; может, поженим. Признайся, сама про это думаешь…

      – Не знаю… Наш гол, как сокол, голу возьмет, с голоду и подохнут.

      – Болтай… – возмутился Ефим. – Витька не калека, работящий.

      Запахло картошкой, тушёной с мясом.

      – Старая, бражки налей. Забыла? – встрепенулся Ефим.

      – Заболталась. Манька, разлей по стаканам, я огурцов наложу.

      3

      Виктор загрустил, стоя у дверей соседского дома. В доме же бабка, которая на рынке взяла жмых – соседки за рассудительность обращались к ней по имени-отчеству – младшую дочку тихонько отправляла в ограду развесить бельё; но старшая дочь её шёпот