Горбовский. Марьяна Куприянова

шутила с ним, не понимая, что скоро все это кончится, растрачивая бесценные моменты на всякую мелочь, и лишь Горбовский был серьезен, он почти все вспомнил и понял…

      – Мам, смотри! – воскликнул Кирилл, указывая пальцем на небо.

      Горбовский знал, что именно сейчас увидит. Он стиснул жену и позвал:

      – Сынок, иди сюда, скорее.

      – Лев, что такое?

      Теперь Алена не отстранялась – ей тоже было страшно. Пространство наполнилось глухим рокотом, и рядом возник огромный серо-зеленый вертолет. Зловеще зависнув в воздухе, он создавал порывы ветра, пригибающие траву к земле. С Алены практически срывало сарафан.

      – Я боюсь, – прокричала она, и крик утонул в грохоте несущего винта.

      Вертолет стал снижаться. Горбовский почувствовал, что у него снова хотят отнять родных, и сознание помутилось от гнева. Ему не впервые было так страшно, он боялся за жизни близких, но точно не за свою.

      – Бегите, – крикнул он жене и сыну, подталкивая их себе за спину. – Бегите со всех ног.

      Тут начиналось самое страшное. Алена и Кирилл внезапно падали на землю, лица их сковывали гримасы ужаса, и Горбовский начинал кричать, но не слышал себя из-за проклятого вертолета. Он знал, что сейчас они умрут, и не мог сдержать рыданий, рвущихся из горла.

      …мужчина открыл глаза и сдавленно выдохнул. Лицо его было в испарине. Еще несколько секунд он лежал без движения, не вполне осознавая, что уже выпал из сна и находится в другом месте.

      События, происходившие несколько мгновений назад, казались гораздо более реалистичными. Цепенящее отчаяние постепенно стало сходить на нет. Спустя минуту Горбовский мог разжать кулаки и пошевелить затекшей шеей. Простынь была смята в гармошку от беспокойного сна, одна подушка лежала на полу – мужчина ворочался, силясь проснуться, но не мог вырваться из тисков коварного капкана подсознания.

      Лев Семенович сел в постели, откинув одеяло, вслепую протянул руку и взял со столика наручные часы. Было обычное время, когда он поднимается на работу.

      В ушах еще отдавало грохотом лопастей, но он становился все тише и тише, неохотно отступая перед звуками реальности и позволяя забыть, стряхнуть с плеч тяжелое предчувствие неизбежности. Горбовский поднялся, раздвинул шторы и приоткрыл окно. Прохладный воздух весеннего утра робко проникал в комнату, еще населенную душными призраками ночных кошмаров.

      Уже много лет – один и тот же сон в различных вариациях, и от этого нет спасения, кроме работы.

      Почесав волосатую грудь, Горбовский подавил зевоту и поплелся в ванную. У зеркала, выпятив подбородок, он коротко осмотрел и ощупал зеленоватую щетину, обозначившуюся за ночь, но решил пока не бриться. Собственный внешний вид мало его интересовал. Запавшие от усталости, поблекшие глаза, окруженные, как очками, желтовато-коричневой тенью, четко выступающие скулы, резкая линия тонких бесцветных губ – все придавало его лицу осунувшееся выражение и еще больше старило его, хотя он и так был немолод.

      Проведя